Николай Александрович Рубакин - «Воля Аллаха», или Абдул, Абдул и ещё Абдул

Мустафа,— и за то спасибо. Какъ ни какъ, а все же надѣлилъ ты меня землею, чего давнымъ-давно просила моя душа. Все мое время, и руки, и ноги, и силы, и жизнь,— попрежнему пусть будутъ хозяйскія, только бы хоть грядка земли была моя. Съ нею не я самъ буду возиться, а моя жена.

— Дѣлаю это я тебѣ не въ примѣръ прочимъ рабочимъ, потому что вѣдь у насъ ихъ много: дай каждому по грядкѣ,— тогда и хозяину отъ всего имѣнія ничего не останется.

— Вѣрно,— сказалъ Мустафа, поблагодарилъ еще разъ управляющаго и пошелъ въ свою комнату съ великой радостью въ душѣ.

И завелась съ этихъ поръ у Мустафы своя собственная грядка на чужой землѣ. Завелись свои плоды — овощи. Завелось что-то свое собственное, не хозяйское. Чудно было Мустафѣ и непривычно не все отдавать хозяину, а кое-что и себѣ оставлять. Но скоро и онъ и жена его во вкусъ вошли. Однажды прибѣгаетъ Хадиджа съ радостью и издали еще кричитъ Мустафѣ:

— Мустафа, Мустафа, смотри,— мнѣ садовникова жена подарила чернаго цыпленка.

Подбѣжала Хадиджа къ Мустафѣ и визжитъ отъ радости:

— Вотъ и мы, вотъ и мы будемъ жить теперь по-человѣчьи: у насъ есть и земля, и домашній скотъ.

Подросъ черный цыплепокъ и вышла изъ него черная хохлатая курочка. Стала курица нести яички. Хадиджа каждый день безъ устали считаетъ — пересчитываетъ, сколько выйдетъ изъ этихъ яицъ новыхъ цыплятъ, и сколько тѣ нанесутъ яицъ, и сколько изъ тѣхъ яицъ выйдетъ еще новыхъ цыплятъ. Счастлива и довольна Хадиджа. Доволенъ и Мустафа, хотя попрежнему приговариваетъ, чуть не къ каждому слову:

— На все воля Аллаха.

Прошелъ мѣсяцъ, другой. Говоритъ Мустафѣ садовникъ:

— Слышалъ я, что нашъ хозяинъ свое имѣніе какому то пашѣ генералу продаетъ. И, сказываютъ, за очень хорошія деньги. Генералъ этотъ только что съ войны вернулся и денегъ много себѣ тамъ навоевалъ. А теперь говоритъ: «я за султана и за отечество кровь проливалъ,— такъ подходящее ли дѣло, чтобы у меня не было никакого помѣстья».

И правда, перешло помѣстье купца Истагфира-эффенди въ руки военнаго генерала Рустема-паши. Пріѣхалъ паша со всѣми своими чадами и домочадцами. Толстый, высокій, краснощекій, сердитый. Началъ съ того, что на управляющаго накричалъ, потомъ созвалъ всѣхъ усадебныхъ служителей и на нихъ накричалъ. Попало за что-то и садовнику, попало и Мустафѣ. Стоятъ служители толпой передъ генераломъ и сами хорошенько не знаютъ, за что на нихъ такая напасть. А паша кричитъ:

— Я за султана да за отечество кровь проливалъ, а потому хочу жить теперь въ свое полное удовольствіе!

Позвалъ паша къ себѣ управляющаго, далъ ему какихъ то заморскихъ самыхъ лучшихъ сѣмянъ и велѣлъ тотчасъ же посѣять ихъ въ огородѣ, чтобы выросли изъ этихъ сѣмянъ самые лучшіе, самые сладкіе ананасы еще невиданной и неслыханной въ этихъ мѣстахъ породы.

— Да ты у меня смотри,— кричалъ на садовника паша,— береги эти сѣмена пуще своего ока! На тебѣ взыщу, если изъ нихъ ничего не выйдетъ…

Взялъ сѣмена садовникъ, понесъ ихъ въ огородъ, отдалъ Мустафѣ и разсказалъ ему, о чемъ приказывалъ паша строго-на-строго. Взялъ Мустафа сѣмена и посѣялъ ихъ поближе къ своей конуркѣ, чтобы было удобнѣе за ними смотрѣть.

Случилось это въ четвергъ. На другой день, въ пятницу, какъ водится, пошелъ Мустафа въ мечеть. Не успѣлъ онъ еще вернуться оттуда, какъ уже постигла его домъ великая бѣда. Какъ-то незамѣтно перелетѣла черная курица-хохлатка черезъ ограду хозяйскаго огорода, забралась въ садъ да и давай радостно рыться-копаться обѣими ногами въ той самой грядкѣ, гдѣ были посѣяны драгоцѣнныя сѣмена. Пришлись эти сѣмена курицѣ по вкусу. Она бы ихъ и больше поклевала, да взять то ихъ больше было неоткуда: паша больно мало привезъ ихъ изъ далекихъ странъ…

Увидѣла преступленіе хохлатой курицы жена садовника и подняла шумъ на весь домъ. Еще больше зашумѣлъ садовникъ,— еще больше управляющій, еще больше самъ Рустемъ-паша. По всему помѣщичьему дому поднялся шумъ и гвалтъ. Слуги принялись ловить курицу. Та носилась по всему огороду, какъ оглашенная. Люди бѣгали и прыгали по грядкамъ, спотыкались, падали, мяли и портили грядки и посѣвы. Паша смотрѣлъ изъ окна и такъ и сыпалъ на всѣхъ разными угрозами. Еще больше, подъ страхомъ этихъ угрозъ метались люди, еще больше становился переполохъ. Словно какіе то иноземные завоеватели промчались на борзыхъ коняхъ по мирному тихому огороду. Пришелъ Мустафа и даже не узналъ того самаго уголка, въ которомъ прожилъ сорокъ --">