Туве Марика Янссон - Тайна хатифнаттов

Туве Янссон Тайна хатифнаттов

Это было давным-давно, в те времена, когда папа Муми-тролля ушел из дому, никому ничего не объяснив и даже сам не понимая, почему ему пришлось уйти.

Потом мама говорила, что долгое время до этого он был каким-то странным, но, по-видимому, не более странным, чем обычно. Такое всегда придумываешь задним числом, когда ты ошеломлен, опечален и хочешь найти объяснение происходящему, чтобы утешиться.

Никто по-настоящему не знал, когда он отправился в путь.

Снусмумрик уверял, что папа намеревался вместе с Хемулем ставить сети, чтобы ловить уклейку. Однако Хемуль сказал, что папа только сидел на веранде, как обычно, а потом вдруг заметил, что нынче жарко и чуточку скучно и что нужно привести в порядок причал. Во всяком случае, причал папа в порядок не приводил, он был таким же покосившимся, как всегда. А лодка по-прежнему была пришвартована на своем месте.

Куда бы он ни держал путь, он не уплыл, а ушел пешком. И само собой, мог отправиться в любую сторону, а идти в любую сторону — одинаково далеко. Так что искать его не было никакого смысла.

— Придет, когда придет, — решила мама Муми-тролля.

Эти слова он произнес в самом начале их совместной жизни и всякий раз возвращался, так что, наверное, вернется и теперь.

Никто не волновался, и это было хорошо. Они давно решили никогда не волноваться друг о друге; они предоставляли друг другу свободу, да и совесть их всегда была чиста.

Мама, не поднимая больше шума, начала новое вязание. А где-то на западе папа Муми-тролля, движимый какой-то смутной идеей, неуклонно шагал все дальше и дальше.

Идея эта была связана с неким мысом, который он видел во время одной из прогулок. Мыс выдавался прямо в море, небо над ним казалось золотисто-желтым. К вечеру подул ветер. Папа никогда прежде не был здесь и не видел, что там, на другой стороне мыса. Семейство муми-троллей торопилось домой к вечернему чаю. Им всегда хотелось домой из тех мест, которые были им не по душе. Но папа упорно торчал на берегу, глядя в море. И вот тут-то целая флотилия маленьких белых парусных лодок скользнула от берега и устремилась прямо вперед.

— Хатифнатты, — произнес Хемуль, и этим все было сказано. Чуть уничижительно, чуть настороженно и явно отрицательно. Как об изгоях общества, немного опасных, — словом, как о совсем иных…

И тут папу охватила непреодолимая тоска и меланхолия, и единственное, что он твердо знал, — он абсолютно не желает больше пить чай на веранде. Ни в этот, ни в какой любой другой вечер.

Все это произошло уже давным-давно, но картина, виденная им, сохранилась в его памяти. И в один прекрасный день, после полудня, он отправился в путь.

Было жарко, и он шел совершенно наугад.

Он не смел ни о чем думать и даже что-нибудь чувствовать, он просто шел навстречу закату, щуря глаза, прикрытые полями цилиндра, и слегка насвистывал не какую-нибудь особую, а самую обыкновенную мелодию. Холмы то поднимались, то опускались, деревья, странствуя мимо него, оставались позади, а тени становились все длиннее, по мере того как он шел вперед.

В ту самую секунду, когда солнце опустилось в море, папа вышел на длинную прибрежную полосу, усыпанную гравием, где не было уже никаких тропок и где никому и в голову не приходило прогуливаться.

Он никогда прежде не видел эту прибрежную полосу; берег здесь был серый и печальный, что, собственно, означало лишь то, что здесь кончался берег и начиналось море. Папа все же спустился в воду у самого берега. И стал смотреть на море.

И разумеется — да и как могло быть иначе, — вдоль берега, медленно гонимая попутным ветром, проплыла лодка.

— Это они, — спокойно произнес папа и начал махать рукой.

На борту было всего три хатифнатта, и они были такие же белые, как лодка и парус. Один сидел у руля, а двое других — спиной к мачте. Все они смотрели в --">