Итта Элиман - Ленкина книжка

— Э, нет, — говорит Никанор Степаныч, — плакать не положено. Не то срок отодвину! А ты, коли хочешь про взрослую любовь читать, докажи, что большая уже.

— Как? — недоверчиво сощурилась Ленка.

— А так. Дело у меня к тебе есть! Или даже просьба… Справишься — дам тебе взрослую книжку. Только никто об этом деле знать не должен!

— Никто? — открыла рот девочка.

— Ага! Такой уговор. И если уж договоримся — на полдороге не пасовать! Ясно?!

— Ясно! Рассказывайте!

Никанор Степаныч прошелся, пошаркивая клетчатыми тапочками о паркет, выглянул за дверь, прикрыл ее понадежнее и для пущей важности дела заложил за спину руки. Был он скромного роста, с седыми кучеряшками, растущими над ушами, с большим толстым носом и хитрыми глазками-иголочками. Вот и сейчас он пристально смотрел на Ленку: крепкую, светлокосую отличницу, с расцарапанными коленками и травяным браслетиком на руке.

— Он живет в палатке на склоне у моря, там, в орешнике, где никого не бывает. Живет месяц, а потом уходит неизвестно куда. С ним огромный пес. Будешь носить им еду. И еще условие — ни о чем его не спрашивать, не подглядывать и никому не рассказывать! Утром я тебе сумку дам, а ты отнесешь — через день — снова. Если так все и будет — через месяц получишь книгу! Как раз до школы прочитать успеешь. Идет?

— Идет! А он кто?

— Ну вот. Мы же договорились! Не спрашивать, не рассказывать! Давай пока, что там по программе…

— Марк Твен, — вздохнула Ленка.

В палатке было пусто и очень солнечно, наверное, из-за желтого брезента. Пахло почему-то как в компьютерном классе — гудящими мониторами. Мошкары набралось под потолок тьма. Ленка втащила сумку внутрь, достала зеленую кастрюлю с кашей, термос и большущий каравай хлеба. Все аккуратно положила на дощечку, служившую столом, вытерла о шорты руки и огляделась. Как-то непривычно тут без него….

На матраце тосковал небрежно выпотрошенный рюкзак. Рядом разбросана самая бесполезная ерунда: железки, пакеты, новые хлопчатобумажные перчатки и старая тенниска, лопнувшая по швам. В одном углу — огромный сигнальный фонарь и высокие ботинки со стальными пряжками, в другом — самовар, завернутый в линялое покрывало, нелепый, как голова морского чудища.

Все это вполне могло принадлежать рыболову, аквалангисту или парашютисту. Последние приезжали к морю на выходные, не привозили ни барбекю, ни пива, а распахивали огромные цветные ракушки парашютов и прыгали с крутых откосов. Они парили над берегом и немного над водой, пугая чаек и альбатросов, забавляя купальщиков и ловя свое острое, клокочущее в груди удовольствие. Впрочем, Ленке больше нравились аквалангисты, черные человекодельфины, исчезающие в морском чреве и выходящие из него, будто из иной вселенной. Прошлым летом Никанор Степанович посоветовал Ленке "Человека-Амфибию", и с тех пор девочка знала, что эти люди просто не могут жить без воды, а однажды навсегда пропадают в море.

Поверь Ленка, что он из таких, и ей, право слово, стало бы легче. А ему-то уж точно с рыбами бы понравилось. И хорошо бы еще за оттопыренными ушами жабры выросли, и чтоб желтая от вечного сидения в палатке кожа сделалась зеленой и покрылась жабьими бородавками. Хотя это слишком, но Ленка увлеклась и даже повеселела. Позавчерашнюю кастрюлю — в сумку. И все! Сейчас она выйдет из духоты на свободу, к бризу, к солнышку, к морю — купаться. Но Ленка не ушла.

В первый раз она даже обрадовалась. Думала найти в палатке бородача-геолога, или какого еще солидного человека, поселившегося в самом тихом месте у моря в надежде на одиночество, а нашла ровесника. Мальчишка как мальчишка: худой, бледный, уши торчком, и вообще симпатичный, даже чем-то на Борьку из седьмого "А" похож. Только вот глаза… Ясные глаза, грустные, но смотреть в них неуютно, точно как в колодец ночью заглядывать.

— Тебя прислали? — не здороваясь и не улыбаясь, спросил он.

— Я еды принесла…. — растерялась Ленка.

— Это хорошо. Еда нам нужна.

— Вам — это кому? А ты, правда, один здесь живешь?

Мальчик не ответил. Он точил о камень перочинный ножик, а Ленка смотрела. Затем он поднял голову и спокойно сказал:

— Не беспокойся, я кастрюли помою. Приходи послезавтра.

Ленка ушла и очень рассердилась. При чем тут кастрюли?! Даже не спросил, как ее зовут! Конечно то, что он живет в палатке один, сам, внушает уважение, но никак не объясняет холодный снисходительный тон! Кто его --">