Марси Кейт Коннолли - Чудовище

и та кажется мне старым другом.

Я почти все время смотрю на отца — на человека, который меня создал, — и запоминаю каждую линию, каждую черту его лица. Оно почти такое же старое, как стены, но излучает доброту и такое тепло, с которым не может тягаться никакой камин.

В комнату влетает бурая собачонка с воробьиными крылышками. Она сердито тявкает и приземляется рядом с отцовым мягким креслом. Это Пиппа. Отец говорит, что она птицтерьер.

А по-моему, она вкусняшка.

Впрочем, нет, я должна быть похожа на человека, а люди не едят птицтерьеров и терьеров, и вообще не едят зверей, которых держат у себя в доме.

Пиппа держится от меня подальше и осмеливается находиться в одной со мной комнате только в присутствии отца. Я раздражена. Взмах хвоста. Хочу есть.

Бабах!

С полки у нас за спиной падает книга. Та самая, которую отец подарил мне в первый день жизни. Обложка потерлась по краям, но истории в книге просто чудесные — про магию, про жизнь, про тайны. Отец говорит, что это волшебные сказки. Я должна их знать. Я встаю — осторожнее, осторожнее, — и поднимаю книгу. Я никак не могу полностью подчинить себе все тело, и отца это беспокоит. Я ставлю книгу на полку и вытираю грязные руки о платье.

Не хочу, чтобы отец переживал. Он пять раз пытался меня оживить, и удалось это ему только однажды.

Я не спрашивала, что случилось с другими моими телами. Пока мне хватает того, что я живая и сильная, хотя, конечно, могла бы быть и половчее.

Отец создал меня ради дела — благородного дела, утверждает он, — и дал мне хвост змеи, крылья исполинского ворона, кошачьи глаза и когти. К его глубочайшему разочарованию, летать я покуда не научилась. Зато отлично умею сбивать вещи с полок.

Отец так много ради меня перенес, и я надеюсь, что оправдаю его ожидания.

— Сядь, Кимера. Когда ты ходишь, Пиппа нервничает, — говорит отец и похлопывает по сиденью стула напротив.

Пиппа выкручивается у него из рук, будто опять хочет взлететь.

Я скалю зубы и шиплю на нее, но сажусь аккуратно — так, наверное, садятся настоящие леди. Пиппа взлетает под потолок. Я хихикаю.

— Кимера! Так нельзя. Больше ты гибридов нигде не увидишь. Вы с Пиппой — практически родня.

Пиппа поскуливает, будто понимает каждое слово. Я закатываю глаза.

— Я не какой-то там щенок с крылышками. Я лучше. Ты сам меня такой сделал.

Он улыбается, и я набираюсь смелости:

— А зачем ты меня сделал?

Его взгляд смягчается.

— Ты — моя дочь, Ким.

— Я знаю, но зачем ты столько раз пытался меня оживить? Не хочешь говорить, зачем ты меня сделал, — не говори, но почему ты так старался?

Я моргаю и меняю желтые кошачьи радужки на голубые, человеческие. С голубыми глазами отца легче уговорить.

Он вздыхает. Сработало.

— Человеческие части твоего тела принадлежали моей дочери. Год назад тебя похитил колдун. Твоя мать попыталась ему помешать, но погибла в бою. Потом колдун скрылся, и твое тело я нашел много позже, когда оно уже не было ему нужно. И тогда я решил, что вернуть тебя — главное дело моей жизни.

Он глубже садится в кресле. Дрова прогорели, и в камине мерцают красные уголья. Меня охватывает злость.

Радужки снова по-кошачьи желтеют, а когти так и рвутся из пальцев, до боли.

— Убить ребенка хорошего человека? Это кем надо быть?

Мой вопрос причиняет отцу боль, но я не жалею о сказанном.

— Колдуны от природы рвутся к власти, но этот колдун к тому же сошел с ума от тоски. Много лет назад у него умерла от болезни дочь, и он так завидует другим родителям, что крадет любую девочку, которая попадется ему на глаза. И убивает. Подозреваю, что он надеется вернуть свое дитя с помощью черной магии.

— Как?

— В людях магии нет, но кровь ребенка — большая сила, ее используют для заклинаний в черной магии. Я слышал, что после смерти дочери магия у этого колдуна становилась все чернее, и для заклятий ему все время нужны новые жертвы.

— Как я.

Отец кивает.

— А ты меня спас.

В сердце у меня такая буря чувств, что я сама едва могу в них разобраться. Я горжусь отцом и люблю его, мне жаль мою мать, а еще я жарко, страстно ненавижу человека, который уничтожил все то, что я когда-то, наверное, любила.

— Это было не так-то просто. Я не смог сделать тебя в точности такой, как раньше. И память сохранить не удалось. — Он вздыхает. — С каждой попыткой у меня оставалось все меньше и меньше частей твоего настоящего тела. Речевой центр мозга я --">