Илона Волынская , Кирилл Кащеев - Гость из пекла

Вторую запустила в болтающуюся на плече сумку, выхватывая из нее обыкновенную пластиковую бутылочку. Выплеснувшаяся из-под крышки струя воды хлестнула призрак, точно плетью.

— А-а-ах! — призрачный ребенок растаял, взвившись клубком пара.

— Мама! Мама! — светящиеся малыши один за другим вылетали из темноты подворотен. Отделялись, словно отслаивались, от черного стекла безмолвных окон, струйками пара взмывали над тротуаром. — Мне холодно, мама! Я кушать хочу, мама! Я уже два дня не кушал! Мне страшно, мама! Я один, ты ушла и оставила меня одного, мама! Здесь темно, мама! Мне больно, мама, мне так больно!

Призрачные младенцы слетались к женщине, реяли над ее запрокинутым, залитым слезами лицом, выстраивались вдоль дороги, умоляюще протягивая к ней светящиеся ручки… Отчаянно вскрикнув, женщина потянулась к ближайшему…

— А-а-а! — Ладони женщины окрасились кровью, точно по ним стегнули железным прутом. Второй призрачный малыш метнулся ей под ноги — алые струйки побежали по коленям, стекая в старые разболтанные сапоги с расходящейся «молнией».

— На-а! Получи! — разбрызгивая во все стороны воду из бутылки, заорала Ирка, вклиниваясь между женщиной и призрачными детьми. — Вчера Водосвятие было, у меня этой водички — хоть утопитесь все! Пошли на фиг, твари!

Шипением пара призрачные дети растворялись в воздухе, но остальные придвигались все ближе, и женщина истошно кричала от их легких вкрадчивых прикосновений, и кровавая сетка расчерчивала ее лицо, ладони, ноги сквозь порванные колготки…

— Зачем защищаешь ее, ведьма? — шепнул Ирке в ухо скрипучий голосок. — Ведь все правда! Отец его бил, а она молчала, боялась только, что соседи узнают! Ему надеть нечего, ему есть нечего…

Стремительным движением Ирка цапнула около уха. Раздался сдавленный писк, и что-то отчаянно зашебаршилось у нее в ладони, пытаясь вырваться из хватки пальцев.

— А у вас что, его черная икра ведрами ждет? Искушать меня вздумал, куцый? — зловеще процедила Ирка, крепче сжимая кулак.

— Пусти, ну! Пусти, ведьма проклятая! Меня все равно убить нельзя! — завизжали из кулака.

Не глядя, Ирка швырнула пойманное под ноги и с маху придавила ботинком. Под толстой рифленой подошвой влажно чвякнуло.

— Покалечила! — раздался Ирке вслед воющий голос.

— Ну хоть какое-то удовольствие… — буркнула Ирка, бросаясь к женщине.

— Сыночек, Василечек, не надо, маленький, не убивай маму… Мама не хотела… Не хотела! — бормотала та, отступая перед надвигающимися на нее призрачными детьми.

— Мама! Ма-а-ама! — долетевший невесть откуда крик был совсем другим — он был острым, пронзительным и… слабым. Едва слышным… И… Живым!

— Там! Там! — закричала женщина, кидаясь навстречу призрачным детишкам и проскакивая сквозь них, словно вдруг, разом, перестала их и видеть, и ощущать. — Мой сын там! Я его слышу! Это он! Точно он!

Ирка изогнулась и совсем не по-человечьи припала к земле, обнюхивая истоптанный тротуар.

— Там! Настоящий! — бросила она, и ее голос вдруг стал глухим, раскатистым, напоминающим рык большой собаки. — Садись на меня! — рыкнула она, и очертания ее тела поплыли зеленым огнем. Черная блестящая шкура обтянула девчонку, как тугой комбинезон… Скаля внушительные клыки, рядом с женщиной возвышалась гигантская черная борзая.

— Не человек, не человек, ведьма, сожрет, погубит, беги отсюда! — взвыли голоса за спиной… Женщина попятилась, в ужасе глядя на оскаленную пасть жуткой собаки.

— Р-рав! — борзая яростно рыкнула… Клацнули кошмарные клыки…

— А-а-ииии! — ухваченная за шиворот, тетка взлетела в воздух… и плюхнулась на широкую, как диван, спину гигантской борзой. Невольно вцепилась в складку шкуры на загривке… Гулко хлопнули, разворачиваясь, черные крылья, и борзая взвилась в ночное небо, унося на себе обвисшую, как мусорный кулек, всадницу. Сверху на тротуар ляпнулся растоптанный старый сапог со сломанной «молнией».

Стараясь лететь как можно ровнее, Хортица мчалась сквозь ночь. Скорчившаяся у нее на загривке тетка, кажется, оцепенела от ужаса и только потому еще не сверзилась, но стоит заложить вираж, и она ляпнется об асфальт. В лепешку. Хортице не было ее жалко. Это как раз то, чего трусливая клуша заслуживает. Мужа она боялась, видите ли! Боялась за себя больше, чем за сына! И сын платил за ее страх — каждый день, под кулаком озверевшего от водки отца. Хортица --">