Пятрас Цвирка - Сахарные барашки

рановато! — крикнул он, отойдя уже на изрядное расстояние.

У Йокубаса так была забита голова, что теперь он уже не разбирался, чья же правда. «Что бы там ни говорили про Бредикиса, а он все-таки кое-что знает. Пускай он сейчас и обтрепанный, силу и богатство свое потерял, но прежде ведь с начальниками да с ксендзами-настоятелями за одним столом сидел. Говорят, сын его в лесу прячется».

Йокубас услышал стук колес и поспешно поднялся с саней. Внезапно он решил выругать как следует своих детей. Однако в спешке одной ногой зацепился за сани и уткнулся ничком в мягкую постель из опилок. Куры, которые, разыскивая корм, рылись тут же, испуганно захлопали крыльями.

— Хватит шутки шутить! — сам себе сказал Йокубас, сердясь еще больше, и с вывалянной в опилках головой вылез из-под навеса.

Сыновья заворачивали во двор с порожней подводой. Увидев, что дети опять подъезжают к дверям хлева, отец мелкой рысцой подбежал к ним:

— Что, вам мало этого? Нет у вас своей земли, что ли, своей работы нет? На сторону зерно разбрасываете! Для голоштанников хлеб растите!

Старший сын Юргис, забредя в лужицу, мыл в ней ноги. Засучив штаны по колено, он только раз и взглянул на отца:

— Да что ты, тятенька, болтаешь тут без толку? Неужели, по-твоему, для богатеев хлеб выращивать?

— Нет, а то для голышей, для бродяг всяких!

— А с каких это пор ты, тятенька, таким дворянином заделался? Разве тебе не пришлось всю жизнь вшей кормить, пока ты свои пять десятин заработал?

— Мне и их довольно. Вы столько заработайте! — кричал отец. Он тряс головой, и с волос его сыпались опилки. — Добра не дождетесь! Захотелось вам из общего котла кашу хлебать!..

— А ты, тятя, по панской палке соскучился, а? — спросил младший, Андрюс, подмигивая старшему.

— Хватит шутки шутить! Ты смотри, чтобы я тебя самого палкой не огрел…

— Ну, ну, тятя! Уж не пообещал ли Бредикис тебя в полицейские нанять, что ты так разошелся? Слушаешь тут всяких проходимцев!

— Проходимец лучше твоего понимает! — не сдавался отец.

Старика опять обступили куры, и петух, наклонив голову, глядел на Йокубаса.

— Что ему по нутру, то нам не к добру. А ты другой раз объяснил бы этому мудрецу: мы, мол, не из одного котла кашу хлебать будем, а каждый — из десяти котлов. А что останется, ему полизать дадим.

Йокубас почувствовал, что стараться переспорить старшего — напрасный труд, да к тому же жена, выйдя на шум из избы, стала звать отца домой.

— Смотрите, как бы вам с торбами не пришлось пойти чужих собак дразнить. Ничего не выйдет из этих куперативов, — проворчал, отходя, отец.

Юргиса задели отцовские слова, и он сплюнул в лужу.

— А твои паны да поместья только нищих плодили! — крикнул он, весь раскрасневшись.

Отец мелкой рысцой вбежал в избу, за ним поспешили куры. Последних слов сына он уже не слышал. Сколько раз, начав спор с детьми, он потом срывал злость на жене. Вбежав в избу, он увидел, что баба сидит на полу, у корыта, и начиняет колбасы. Недавно они зарезали свинку. Та неделю ничего не ела, и в семье перепугались, как бы скотина не расхворалась всерьез.

Йокубас швырнул палку в угол и, недовольный, уселся за стол, выжидая только, чтобы жена его задела. Но женщина хорошо изучила нрав своего старика и, нисколько не боясь его злости, умела мягко и без обиды его успокоить. Так и не дождавшись, чтобы жена заговорила, отец проворчал:

— Начиняешь и начиняешь с самого утра. Все мясо изведешь!

Но что это? Этого еще не хватало! Жена, отвинтив раструб его кларнета, натянула на него кишку и, как в воронку, пальцем проталкивает в кларнет мясо. Кларнет Йокубаса превратили в машинку для изготовления колбасы! У отца даже язык к гортани прилип.

— Да ты что это, обалдела, что ли?! Кто тебе позволил мой кларнет портить?

— А что?

— «А что, а что»!.. Хватит шутки шутить! Давай его сюда скорее!

— Погляди-ка какой музыкант нашелся! Скажи спасибо, что я его с чердака достала. Черви бы погрызли. Очень он тебе нужен!

— Нужен! А где другой конец?

— Вот, вот, бери, пожалуйста! Не съела я его!

Женщина вытерла о фартук засаленный конец кларнета и сунула мужу.

Йокубас разыскал другую часть кларнета, свинтил его, но дулся потом целый вечер, пока, в конце концов, совсем не рассорился с женой.

За ужином он не вымолвил ни слова и ночью долго не мог уснуть, сердясь на тех, кто уже спал, как будто его опять нарочно оставили одного — наедине с его --">