Рустем Адельшевич Кутуй - Мальчишки

Лизке.

Однажды переплыла Волгу, испугалась уже на другом берегу, сидела, пригнув голову к коленям, на мелкой гальке, потом как перышко соскользнула в набежавшую волну. Отдышалась на песке, и по лугам к дому…

Накупавшись, усталые, собирая щавель, бредут тихо. Солнце отяжелело и опускается в рощу.

— Завтра рыбу пойду удить, — говорит Ванька. Врать ему надоело. — Встанет солнце и пойду. Рыбы хочу жареной.

Деревня издали кажется игрушечной. Но чем ближе — видно, как поблескивают стекла и взвивается душная пыль на дороге от машин. Собаки, обленившись на солнце, не лают, а лишь изредка метут хвостами.

На повороте расходятся. Ванька — налево, Сонька — направо, Лизка — прямо. В узкой улочке зелено от травы. Лизка перешагивает порог. В доме вкусно пахнет хлебом и щами.

— Косюка? Ты? — спрашивает отец из комнаты.

— Я, — тихо отвечает Лизка, и опять это горькое слово, хотя уже и привычное, — «косюка», где-то глубоко-глубоко, в самое сердце, кольнет острой иглой.

Желтеют луга. Крепким сеном пахнет в деревне. Незаметно подкравшись, ударят свежие осенние дожди. В такую пору дышится полной грудью и охватывает непонятное чувство беспредельности, чистоты и светлости.

Вечерами выструганный остро месяц качается празднично над черными крышами, да влажно стоят, не мигая, звезды. Где-то на краю деревни вздохнет гармонь, и потечет песня, легкая, невесомая, как слетающий сухой лист.

Но вот уже глуше и ленивей кричат петухи. И дожди злее разбивают землю. А где-то снизу земля уже коченеет, и лужи по утрам покрываются хрустким ледком.

И вдруг повалит разом снег, неверный, мокрый — растает, но уже зима, уже дымят трубы, и весело трещат в печи поленья.

В метель деревня точно спит, захлопнувшись плотно ставнями, — лишь изредка тявкнет собака напрасно на ветер, и кружит-кружит белой нежитью снег.

Лизка ждет весну, ходит в соседнюю деревню в школу, приминая большими валенками снег. Случается, идут они вместе с Ванькой, тогда веселее хрустит снег под ногами и короче путь.

Сонька на зиму уезжает в город к тетке Анисье, приезжает только по воскресным дням, рассказывает о своей школе, болтая без умолку, крутя на палец красивую ленту:

— Завидно, небось… На транвае катаюсь в школу. Дома каменные кругом… с флагами.

А Лизка лежит на отцовой высокой кровати, и болезнь у нее ученая — «спаление легких». Отец на ночь натирает Лизке спину водкой, и ей так горячо становится, словно на углях лежит. Одно жалко — с учебой поотстанет.

А дни идут, стекают медленные, как капля по стеклу.

…Вьюга принялась с ночи. Яростно дула, высвистывая над крышей. В окно глянешь — бело, ничего не видать.

Поднялась Лизка рано, супу похлебала, закуталась в материн платок и в школу. Ванька у дома стоит — одни глаза, портфель под мышкой, руками хлопает.

— Ты чего, Вань?

— Жду…

— Кого?

— Тебя. Ветру больно много нынче. Вьюга… Вдвоем вроде бы сподручней.

Поначалу шли ходко, потом сбились с дороги, заплутались в снегах, взялись за руки — легче.

— Силов у тебя хватит? — спрашивает Ванька и дует в варежку.

— Хватит…

— А то давай посидим чуток…

Опять идут. А ветер будто хлещет землю, и она разлетается белой пылью.

Промерзшие ввалились в школу, отогревались у печки. Тихо в школе. Опоздали. Прошли по коридору к учительской, сели на пол и прыснули в кулачки.

Вдруг Лизка услыхала:

— Эта косенькая, — в учительской говорили двое, — злая такая. Глаза как-то к носу глядят. Не ладится у нее с учебой. Глаза, что ли, не туда глядят. И вот сегодня ее нет опять.

— Вьюга.

— Да, вспомнила, зовут ее Лизка-косюка… Все так ее зовут.

Ванька снял малахай и тоже напряженно вслушивался.

— Тяжелый характер. Не знаю, что с ней делать. Главное — злая. Вы понимаете, злая, и глаза такие странные…

Лизка вскочила, прижала портфель к груди и понеслась к двери. А Ванька вслед, остановился — малахай забыл. Вернулся, распахнул дверь, задохнулся, увидав учительниц.

— Вы… вы… вы, — больше и слов не было. Передохнул, а потом выпалил: — Сами вы косые. — И помчался за Лизкой.

Догнал, взял за руку. Опять идут по вьюге. Ветер хлещет по горячим щекам. У Лизки слезы замерзли на ресницах.

— Ты это… не реви, — убеждает Ванька. — Пускай их.

--">