Фрэнсис Ходгсон Бернетт (синоним для Фрэнсис Элиза Ходжсон Бернетт) - Приключения маленького лорда

происшествиях. Просто удивительно, сколько тем находили они! Вот, например, праздник Четвёртого июля! Когда они начинали толковать о Четвёртом июля, то, право, казалось, этому и конца не будет. Мистер Гоббс был очень дурного мнения о британцах, он подал мальчику всю историю революции и удивительные патриотические рассказы, в которых ясно рисовались низость врагов и мужество революционных героев; он даже великодушно прочитал ему часть Декларации независимости. Цедрик разволновался; его глаза блистали, щёки горели, а кудри смешались и сбились в золотистую копну. Он еле дождался обеда, так ему хотелось рассказать обо всём маме. Может быть, именно благодаря мистеру Гоббсу Цедди заинтересовался политикой. Гоббс очень любил читать газеты, и Цедрик знал почти всё, что происходило в Вашингтоне; бакалейщик также объяснял ему, в каком случае президент исполнил свою обязанность, в каком – нет. И когда настали выборы, он нашёл, что всё чудно и хорошо; вероятно, без мистера Гоббса и Цедрика страна погибла бы. Отправляясь смотреть на факельную процессию, мистер Гоббс взял его с собой, и многие из участников шествия впоследствии вспоминали толстого человека, стоявшего подле фонарного столба и державшего на плече маленького красивого мальчика, который изо всех сил кричал и махал шляпой.^[1]

Довольно скоро после этих выборов, в то время, когда Цедрику шёл восьмой год, случилась очень странная вещь, совершенно изменившая всю его жизнь. Удивительно: в тот самый день, когда это произошло, Цедди разговаривал с мистером Гоббсом об Англии и королеве. Мистер Гоббс очень сурово осуждал английскую аристократию и в особенности негодовал на графов и маркизов. Стояло жаркое утро; поиграв в солдат со своими друзьями, Цедрик пошёл отдыхать в лавку. Там он увидел, что Гоббс сердито рассматривает лист «Иллюстрированных лондонских новостей» с картинкой, изображавшей придворную церемонию.

– Ага, – сказал он, – вот что у них делается теперь; но всё это когда-нибудь переменится, и те, кого они попирали ногами, поднимутся! Да, бедняки сбросят всех этих графов, маркизов и остальных. Наступит это время, им следует ждать его.

Цедрик по обыкновению взобрался на высокий стул, сдвинул шляпу на затылок и засунул руки в карманчики, стараясь выразить этим уважение к Гоббсу.

– А вы знали много маркизов или графов, мистер Гоббс? – спросил Цедрик.

– Нет, – с негодованием ответил Гоббс. – Не думаю. Я не хотел бы, чтобы мне попался один из них здесь. Вот и всё! Я не желал бы, чтобы один из этих жадных тиранов уселся на мои бисквитные бочонки!

Он остался так доволен сказанной фразой, что огляделся и вытер платком лоб.

– Может быть, они не были бы графами, если бы могли поступить иначе, – сказал Цедрик, чувствуя невольное сострадание к этим несчастным.

– Пустяки, – ответил Гоббс. – Они гордятся этим. Это у них врождённое. Да все они – дрянь.

В разгар их разговора пришла Мэри. Цедрик подумал, что она хочет купить сахару, но ошибся. Мэри была бледна, и на её лице виднелись следы волнения.

– Иди домой, милый, – сказала она. – Миссис тебя ждёт.

Цедрик соскользнул со стула.

– Она хочет пойти куда-нибудь со мной, Мэри? – спросил он. – До свидания, мистер Гоббс. Я скоро опять зайду к вам.

Он с удивлением увидел, что Мэри смотрит на него молча и покачивает головой.

– Что с тобой, Мэри? Тебе жарко?

– Нет, – ответила она. – Но происходят странные вещи.

– Не разболелась ли у Дорогой голова от солнца? – с тревогой спросил Цедрик.

Но и этого не было. Когда мальчик подошёл к своему крыльцу, он увидел перед ним экипаж. В гостиной кто-то разговаривал с мамой. Мэри отвела его наверх, одела его в лучший летний костюм из фланели кремового цвета с красным кушаком на талии и причесала его курчавые локоны.

– Лорды? – услышал он её бормотание. – Знать? Дворянство? Ох, беда! Лорды! Вот несчастье-то.

Это было удивительно, но Цедрик думал, что мама объяснит ему всё, и не мешал Мэри стонать сколько ей угодно, не задавая вопросов. Когда его переодели, он сбежал с лестницы и вошёл в гостиную. В кресле сидел худой старый господин с резкими чертами лица. Подле него стояла бледная Дорогая, и Цедрик заметил в её глазах слёзы.

– О Цедди! – вскрикнула она, подбежала, обняла его и поцеловала --">