Адам Огурлиевич Шогенцуков - Солнце перед ненастьем

как тут… Давно ли, кажется, носился ты по селенью — самый прыткий, самый сильный. Бывало, швырнешь тебе кость, да не какую-нибудь — бедренную, а ты ее хвать! Да пошел рычать, да грызть-дробить — в момент расправишься и снова просишь, снова есть хочешь. Вот какой ты был! А нынче, мой Мишаж, лежишь ты у порога да греешься на солнышке — вот и вся твоя жизнь… И я уже не тот, что лет десять назад. Был я вынослив, как вол, резв, как кабардинский скакун, а теперь куда что девалось? И топор-то мне тяжел, и пила тупа, и мягкая липа для меня каменный дуб… Но я не сдаюсь, Мишаж. Не-ет, сдаваться нельзя. Остановишься, приляжешь — тут и залежаться недолго.

Пес снова зевнул, заскулил и потерся мордой о колено хозяина.

— Что скулишь? Есть хочешь? Ладно, погоди немного: выгоню корову в стадо, вернусь, тогда и покормлю.

Мазан направился было к хлеву, но тут же остановился: навстречу ему, торопясь и обгоняя друг друга, неслось все пернатое семейство.

Птицы подняли такой гомон, что старик даже прикрикнул на них:

— Замолчите, бессовестные! Вы что, из голодного края? Будто вас неделю не кормили!

Но крик не унимался. С трудом разогнав шумную ораву, добрался Мазан до птичника, высыпал на землю несколько горстей зерна и повернулся, намереваясь уйти. Однако не тут-то было: птицы мгновенно расклевали корм и устремились следом за хозяином. Пришлось еще раз остановиться, чтобы бросить им оставшееся зерно.

Наконец прожорливые индюки угомонились, куры разбрелись кто куда, а утки запрудили псиари́шу — маленькую искусственную речку, пересекавшую участок.

Третий год откармливал Мазан птиц для колхозной птицефермы: брал только что вылупившихся в инкубаторе птенцов, а когда они подрастали, сдавал в колхоз. В этом году у него набралось до сотни таких «нахлебников». Глядя на Мазана, и другие старики в селении взялись за эту работу.

— Пора вам отправляться на ферму, — ворчал Мазан, поглядывая на успокоившихся птиц. — Вот вернется сын — мы вас и отвезем. Недолго осталось вам здесь разбойничать.

И тут Мазан снова услышал, теперь уже совершенно явственно, голос, еще прежде привлекший его внимание. Старик прошел вдоль дома, заглянул за угол — и остановился как вкопанный. Стоит Мазан, голова его низко опущена, подстриженная борода аккуратным белым полукругом лежит на черном сатине бешмета, стоит не шелохнется, только теребит пальцами пышные усы, никогда не знавшие бритвы.

Тем временем Жантина подоила корову и выпустила ее в проулок; круторогая, важная Адию́х принялась щипать бурую придорожную траву.

А Мазан все еще стоял, пристально глядя из-под нависших бровей в глубину сада. Что он там рассматривает? Невестка прошла под навес, захватила подойник с парным молоком и скрылась в доме. Вскоре она снова вышла во двор — старик продолжал стоять в прежней позе. Вдали на шоссе послышались резкие окрики пастуха. Жантина торопливо вышла за калитку и погнала корову в стадо.

Услыхав голос внука, Мазан в первую минуту решил было, что тот учит стихи. Но вот старик заглянул за угол дома и увидел, что перед Залимом стоит девочка — стройная светловолосая девочка с книгой под мышкой. Опустив голову и покусывая кончик длинной былинки, она внимательно слушала. Мазану почудилось, что стихи, которые читал внук, были не простые, а любовные. На душе у него стало вдруг тревожно. Почему Залим читает девочке стихи? Такого раньше никогда не было. Достойно ли ведет себя внук?

Дорогой читатель, позволь мне на минуту свернуть с прямой дороги, по которой до сих пор катилась тележка этой повести, и сказать несколько слов о прошлом ее героев. Обе дочери Мазана Машу́кова вышли замуж еще задолго до войны и уехали в один из аулов за реку Ма́лку. Мужья их приходились друг другу двоюродными братьями. За пятнадцать лет, что минули после войны, только дважды зятья навещали тестя, а дочери отца. Внуков же и внучек своих Мазан видал лишь раз, да и то до войны. Так и остались они старику чужими. Залим — иное дело, он вырос на руках у деда. Родители мальчика долго жили в Германии: Жантина работала там учительницей, Хади́с, младший сын Мазана, капитан, служил в танковой части.

Старший сын с первых же дней войны ушел на фронт, да так и не вернулся домой. Весть о его гибели пришла из Германии в сорок пятом году: «Ваш сын, Машуков Асла́н Мазанович, пал смертью храбрых… за свободу и независимость нашей Родины…» Вовек не забыть этих слов!..

Еще не улеглась первая --">