Марк Александрович Поповский - Люди среди людей

родина. Весной 1926 года он начинает собираться в Советский Союз. Западная пресса трубит о «варварстве большевиков». Те немногие люди, с которыми Хавкин советуется, не одобряют его замысла: шестьдесят шесть лет - не тот возраст, когда можно совершать путешествия в страну, лишенную элементарных удобств. Его не интересуют удобства. Вступив почти через сорок лет на родную землю, он записывает: «Антисемитизм в СССР преследуется законом». И еще: «Студенты обучаются в Одесском университете бесплатно. Многие получают государственные стипендии». В короткой записи радость и горечь рядом. Да, конечно, новое поколение не узнает тягот, которые перенес когда-то студент Хавкин. Но одновременно это значит, что здесь, на родине, нечего делать Хавкину - председателю филантропического общества. Его юные земляки бедны и нуждаются пока еще в очень многом, но только не в филантропии. Еще одна переоценка ценностей? Увы, поздно. И все-таки хорошо, что он побывал дома.

Старость не разрушила его. Таким же спокойным, дружелюбным и мудрым, каким я видел его в Одессе, он остался до конца. Вечный путник, проведший жизнь в дорогах, доктор Хавкин умер, как и жил, в чужом городе. Это произошло 26 октября 1930 года в Лозанне (Швейцария). Ему шел тогда семьдесят первый год.

Вот и все.

Да, все, если считать, что дело человека кончается тотчас, едва обрывается нить его жизни. Но ведь никакое настоящее дело не умирает вместе со своим творцом. Дело живет само по себе, живет долго, порой века и не дает новым поколениям забывать о тех, кто его начал. Висят в музеях картины старинных мастеров, стоят на библиотечных полках книги писателей и философов минувших эпох, флаги полощутся над полюсами планеты. На твоем столе в лампочке сияет раскаленная электрическая нить, звучит голос по радио, самолеты летят по небу. Все это дело - живое, неумирающее дело, которое кто-то задумал, кто-то свершил.

Мы, потомки, узнаём имена изобретателей, творцов, открывателей нового и запоминаем их еще в школе, в том же возрасте, когда обретаем своих лучших товарищей.

Когда я собирал материалы для этой книги, из Индии пришел пакет. Меня приглашали на шестидесятилетний юбилей Хавкинского института. На юбилей я не попал, но в газетах прочитал, что в Бомбей со всего света съехалось до двух тысяч гостей. В своей речи президент Индии сказал тогда: «Доктор Хавкин показал пример безграничного служения на благо человечества. Эти благородные качества выдающегося бактериолога наложили отпечаток на всю последующую деятельность лаборатории, где он работал. Институт унаследовал его высокие традиции в научном исследовании».

В том же пакете мне прислали две небольшие книжки, рассказывающие, каким мощным научным центром стал за эти годы Институт Хавкина. Двести ученых и шестьсот технических помощников работают сегодня там, где основатель лаборатории начинал в одиночку.

Миллионы доз вакцин и сывороток против чумы, холеры, бешенства, тифов и укуса змей изготовляют индийские исследователи. Так выглядит сегодня дело Владимира Хавкина - источник долгой и доброй памяти о нем.

Память народов обретает порой самые удивительные формы. Вот уже несколько лет встречаю я в Москве индийского ученого-бактериолога, доктора Сагиба Сингх Сокхея. Большой друг нашей страны, лауреат международной Ленинской премии мира, в прошлом директор Хавкинского института в Бомбее, он часто привозит мне подарки: то неизвестный портрет моего героя, то фотокопии статей о нем из старых индийских газет и журналов. Летом 1964 года очередной телефонный звонок из гостиницы «Националы) застал меня в тот моментг когда я дописывал последние главы этой книги.

- Думаю, что вам придется по вкусу подарок, который посылает вам Индия, - сказал доктор Сокхей.

- Кто? - не понял я.

- Республика Индия, - послышался ответ.

Через полчаса я уже сидел в гостиничном номере у своего друга. Подарок выглядел великолепно: на крупной желто-лиловой марке Республики Индии был изображен портрет доктора Хавкина. Внизу значилось его имя и даты рождения и смерти: 1860 - 1930. Так прошлое сомкнулось с настоящим.

Я ехал домой и все не мог наглядеться на красавицу марку, Я думал о славе ученого, такой непрочной и вместе с тем неколебимой. Она редко облекается в бронзу и мрамор, эта слава.

Тысячи памятников на перекрестках столиц мира запечатлели военачальников и королей, на конях и без коней, с мечом и без меча. А слава ученого? Она кажется почти --">