Юлия Яковлевна Шифрина - Я — хорошая девочка

Ю. Шифрина Я — хорошая девочка

Повесть

Сапоги

Я у родителей одиннадцатая. У меня два брата и восемь сестер. Самый старший — Абрам. Ему девятнадцать. Он красивый, смуглый, легкий, с курчавой буйной головой. Он работает на заводе и приходит, когда я уже сплю в своем деревянном корыте под вешалкой. Он редко бывает днем дома, и тогда я не спускаю с него восхищенных глаз.

Я хожу за ним всюду, но приближаться боюсь. Кто знает этих взрослых! Все же я стараюсь попасться ему на глаза. Он берет меня на руки, подбрасывает вверх и ставит на пол. Это занимает одно короткое мгновение. Когда еще дождусь!

Он единственный у нас говорит «мамочка». Он берет худые, жилистые руки матери, смотрит в ее скорбное лицо с большими глазами:

— Мамочка, ты бы отдохнула. Заставь девочек работать. Не уставай так, родная.

Мама поднимает передник к глазам.

— Я скоро буду много получать…

— Нет, я не потому. Пусть нашим врагам столько болячек, сколько мне не хватает, чтоб вы все были сыты и и одеты. Какие на тебе ботинки, латка на латке. Нас так много! Что твой заработок!

Нас действительно много. Но, кроме Абраши, никто с мамой так не разговаривает. От разговоров с ним молодеет лицо матери и ее глаза светятся.

После Абраши на один год моложе Хаим. За ним идут близнецы-сестры. Когда отец ругает мать, что «орава много жрет», то всегда кричит: «Если б по одной девке плодить каждый раз — и то бы за глаза хватило, а ты по двое».

Три раза мама рожала девочек-близнецов.

Старшие близнецы совершенно непохожи друг на друга: Геня и Лея. Они садятся с ногами на длинный стол, шьют брюки и поют. Я, играя под столом в лоскутки, очень рано начала петь вместе с ними. А когда вечерами, надев платья цвета танко и блинчатые береты, они уходят гулять, я, четырехлетняя, сама распеваю:

Дышала ночь восторгом сладострастья…

Самая красивая — Соня — с ними не ходит. Она решила экстерном сдать за гимназию и все вечера после работы учится.

Лея ее дразнит:

— Подумаешь, гимназистка! Без дробей замуж не возьмут!

— Ты бы пошла прошлась! Годы идут… Ты все еще надеешься? — вздыхает мама.

Соня тихо отвечает маме:

— Не надеюсь… Но мне просто интересно узнавать новое.

В кухню к маме я не люблю ходить. Там неинтересно. Туда может прийти толстая соседка Злата.

Когда она видит меня, она начинает упрекать маму:

— Бейля, бог с вами, зачем вам был нужен еще этот ребенок? Куда вам столько?

— Не говорите так, Злата. Большой грех берете на душу. И не сглазьте, пусть живут на доброе здоровье.

— Конечно, вы же сами знаете, как их прокормить. Но когда я про вас подумаю… — не унимается соседка.

Мама сердится. Я слышу, что меня не прокормить, и поднимаю на всякий случай рев. Тогда Злата, поправляя платок на растрепанных волосах, оставляет меня в покое и начинает допекать маму Абрамом:

— Такой парень! Это же раввин… А куда вы пустили его работать: на завод! Ходит черный, засмальцованный. Раньше вечерами, бывало, пройдется с моей Басей, душа радуется — чем не пара? А теперь?.. Водится с босяками… Мы в окно смотрим, как он все с ними куда-то ходит.

Мама начинает сердито швырять сковородками. Злата уходит. Но через день она снова сидит в кухне.

Отец приходит домой в пятницу вечером. Пять дней в неделю он шьет овчинные шубы в усадьбах и монастырях.

По пятницам с утра начиналось светопреставление. Сестры носятся по квартире, обливаются потом, переносят вещи из одного угла в другой. Моют полы. Табуретки — на столах, узлы и корзины — на скамьях и кроватях. Чаще всего моет пол рыжая толстушка Лея. Соня ее убеждает, что от этого худеют.

Мне весело смотреть на суматоху.

Я взбираюсь на пирамиду из узлов и корзин и кубарем качусь вниз. Лея поднимает вопль и гонится за мной с мокрой тряпкой.

Наступает вечер. В доме торжественно и небывало тихо. Некрашеные полы темны от влаги, на длинном столе белая простыня. Сверкают начищенные подсвечники. Приветливая чистота.

Из маленькой комнатки слышен тихий шепот старших сестер. А все остальные прячутся, чтоб не подвернуться --">