Аннет Хёйзинг - Как я нечаянно написала книгу

Аннет Хёйзинг Как я нечаянно написала книгу

Annet Huizing

Annet Huizing hoe ik per

Издательство благодарит за поддержку Нидерландский фонд литературы

Copyright © 2014 by Lemniscaat, Rotterdam, The Netherlands

First published in The Netherlands under the title Hoe ik per ongeluk een boek schreef

Text copyright © 2014 by Annet Huizing

© Нина Федорова, перевод на русский язык, 2018

© ООО «Издательство Альбус корвус», издание на русском языке, 2018

1

Очень тяжело, когда мама умерла.

Как-то раз папа послал меня в «ХЕМУ» купить носки. Для меня и для Калле. Мне тогда было лет семь. Когда тебе семь, купить носки в «ХЕМЕ» совсем нетрудно. Просто ищешь нужный размер. Мне – тридцать первый, Калле – двадцать шестой. На ценники обращать внимание не надо. И цвет я могла выбрать сама.

До сих пор помню: чтобы положить носки возле кассы, мне пришлось стать на цыпочки. Женщина за кассой сперва посмотрела на меня, потом мне за спину, потом опять на меня.

– Ты здесь совсем одна? Наверняка нет. Где твоя мама?

– Мама умерла, – сказала я.

Она прикрыла рот рукой и покраснела.

– Ой… прости, я не знала.

– Ничего страшного.

Она все смотрела на меня, прижимая руку ко рту.

– Сколько стоит? – спросила я и положила возле кассы купюру в десять евро.

Кассирша опустила руку, просканировала носки. Вместе с чеком сунула их в пластиковый пакет, встала со стула, нагнулась, чтобы передать мне пакет, и тихо сказала:

– Ну что ж, держись.

Она по-прежнему там работает. Ее зовут Труди. Однажды она спросила, как меня зовут, и с тех пор, увидев меня, всегда говорит: «Привет, Катинка». А я отвечаю: «Привет, Труди». Она больше не краснеет.

У некоторых людей на глаза наворачиваются слезы. А один раз незнакомая женщина, услышав про маму, обняла меня.

Моя тетя Адди говорит, что слово «умерла» лучше не употреблять. Звучит жестоко, так она считает. Вот люди и пугаются.

– Пожалуй, лучше говорить, что она ушла из жизни.

Но, по-моему, «ушла из жизни» – чудно́е выражение. Лидвин тоже так считает, а ей ли не знать, ведь она писательница. И я до сих пор говорю «умерла». Пусть это и звучит жестоко.

– Смерть тоже жестока, – говорит Лидвин.

Одного я не понимаю: почему люди не понимают, что я уже вполне к этому привыкла. Ведь мама умерла десять лет назад. Мне тогда три года исполнилось. А Калле был совсем младенцем. Я маму даже не помню. Только по фотографиям. И по рассказам папы. Мы так и живем втроем – папа, Калле и я.

Люди, которые вообще-то знают, что мама умерла, иногда тоже поступают странно. Нет-нет да и скажут вдруг:

– Спроси у мамы.

– У какой мамы? – говорю я тогда. А что, разве нельзя пошутить над собственной покойной мамой? Но они не смеются.

Диркье не такая. Диркье не испугалась, не прикрыла рот рукой, не бросилась меня обнимать, и слезы у нее на глазах не выступили, и она не сказала: «О, какое несчастье». Когда я ей рассказала, она только воскликнула: «О!» Просто «О», красными накрашенными губами.

Этот кусочек я переписывала двенадцать раз.

Двенадцать!

И, по словам Лидвин, это совершенно нормально. Даже опытные писатели иногда за целый день могут написать только одно предложение, говорит она.

Одно!

И в конце концов даже это одно предложение частенько отправляется в мусорную корзину.

2

Мне все время хотелось спросить у Лидвин, нельзя ли брать у нее уроки писательства, но я не решалась. Не решалась спросить, потому что не читала ни одной ее книги. Думала, что сперва нужно прочитать какую-нибудь из ее книг, но она не пишет книг для подростков. Я не решалась спросить еще и потому, что она писательница известная (или была известной). Наверняка у нее хватает дел поинтереснее, чем учить тринадцатилетнюю соседку писать. А главное, я не решалась спросить, потому что боялась, что Лидвин надо мной посмеется.

И все-таки спросила. Перешла через улицу и позвонила у калитки. Я знала, она никуда не уходила, потому что наблюдала за ее домом из окна папиной спальни. Но она не открыла. Не слышала звонка или притворялась, что ее нет? Я зашла в палисадник, заглянула в окно. Увидела только Цезаря, толстого серого кота. Свернувшись клубочком, он лежал на подоконнике и, когда я легонько постучала по стеклу, приоткрыл один глаз.

Я опять позвонила в дверь, на сей раз подольше, и медленно сосчитала до десяти. И еще раз, в --">