Николай Антонович Морозов - Юта

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая ПОЧЕМУ НЕ ГАСНУТ ЗВЕЗДЫ

Раньше в такие дни мальчишки и девчонки посёлка будоражили Шелонь - над рекой не умолкали смех и озорной визг; лишь какой-нибудь терпеливый рыбак, воткнув длинное удилище в берег, смирно сидел на корточках под сенью пышных кустов ивняка и ждал, когда дрогнет поплавок.

А сейчас мальчишки и девчонки не тревожат Шелонь. Опустел берег, и только забытое кем-то зелёное ведёрко, до половины наполненное песком, да маленький совочек с красной ручкой напоминают о том, что здесь ещё недавно играли ребятишки.

Но нет покоя над Шелонью. Из-за тёмного леса, уходящего в сторону Пскова, то и дело выплывают стаи самолётов, и тогда металлический блеск распластавшихся в небе машин больно режет глаза, зловещий вой накрывает посёлок, леденит душу.

Самолёты пролетают мимо, не замечают маленького посёлка; они летят на Ленинград.

А по вечерам видно, как где-то, далеко за лесом, пылает небо; приляжешь на траву, крепко прижмёшь ухо к земле и услышишь, как она стонет. Оттуда, из-за леса, надвигается война.

Однажды под вечер, когда жара немного спала и солнце готово было скрыться за облако, на опушке леса показался всадник. Это был парнишка лет четырнадцати. На вид он был щуплый, но молодецки сидел в стареньком седле с начищенными до блеска бронзовыми украшениями. Его тонкую загорелую руку обвивал кожаный браслет с ремённой плёткой. Длинная прядь вьющихся волос падала на бровь мальчика, он то и дело вскидывал руку с плёткой, безуспешно пытаясь убрать непослушные волосы, и плётка всякий раз хлестала его по губам.

Проскакав метров сто по каменистой дороге, он на миг остановил иссиня-чёрного коня, глянул из-под ладони на посёлок и умчался назад. Спустя несколько минут он появился снова; за ним на дорогу выехали, грохоча и поднимая пыль, полуоткрытые цыганские кибитки. Кибиток было около десятка, и за каждой тяжело шагали люди: угрюмые бронзовые мужчины в вышитых косоворотках и широких шароварах, черноволосые женщины в цветисто-пёстрых кофтах и босоногие мальчишки. Девчонки, видимо, устали от долгого пути, поэтому сидели в кибитках и подбодряли лошадей: «Давай, давай, милая-а!»

Маленький всадник какое-то время придерживал своего горячего коня, но, увидев впереди зеркальную гладь Шелони, вдруг пронзительно свистнул, взмахнул плёткой и помчался к посёлку. Перед посёлком он остановился и вернулся к табору.

Могучий, словно высеченный из бурого камня, цыган, шагавший за первой кибиткой, погрозил пальцем парнишке, покачал широкой бородой и густо пробасил:

- Ой, Мишка, не сносить тебе головы!

Мишка только сверкнул белыми зубами. Понял по тону отцовского голоса: любуется им отец, хвалится перед роднёй - смотрите, мол, какой орёл растёт в семье Романа Чёрного!

Перед самым посёлком кибитки свернули вправо и скрылись за зелёными холмами. Там, на берегу Шелони, в негустом березнячке, кочующие цыгане любили раскидывать свои становища.

Как только на опушке леса показались цыгане, школьный стадион, за которым проходила каменистая дорога, ожил. Первыми сюда прибежали мальчишки. Чтобы лучше видеть, многие вскочили на скамейки, а самые бойкие оседлали забор.

Белоголовому стриженому малышу в трусиках никак не удавалось взобраться на высокую скамейку. Попытки закинуть босую ногу на доску кончались тем, что малыш всякий раз оказывался под скамейкой. За всем этим долго наблюдал с забора длинноногий парнишка. Наконец он спрыгнул с забора, подсадил малыша на скамейку и, став рядом с ним, недовольно сказал:

- Я тебе говорил - сиди дома!

Малыш промолчал и ухватился за его штанину:

- Они с войны?

Длинноногий парнишка посмотрел на него сверху вниз: