Людмила Николаевна Сабинина - Тихий звон зарниц

Людмила Николаевна Сабинина Тихий звон зарниц

Все это было. И бомбежки но пять раз в сутки, и бегство из родного села в последний момент, уже под артиллерийским обстрелом и пулеметным — с воздуха.

Двести километров дороги, забитой беженцами, повозками, узлами, велосипедами, детскими колясками. Молча, наклонив головы, горбатясь вещмешками, шли день и ночь… Кто выбивался из сил, сворачивал на обочину, ложился где попало и так отдыхал короткие часы… А мимо прокатывался людской поток, и отставать было нельзя: ухом, прижатым к земле, щекой, ладонью, распростертой в пожухлой сырой траве, ощущали: земля дрожит. Издали слышался металлический лязг. Кто-то бросил: «танки». Слово это, обгоняя идущих, заметалось от обочины к обочине, улетело вперед. Люди поднимались, бросали в канаву тяжелые узлы с пожитками, налегке втискивались в толпу беженцев. Случалось, процессия делилась на два ручья, обтекала какое-нибудь препятствие: вдребезги разбитый грузовик или просто огромную яму — воронку.

Однажды путь загородила груда изломанного, черного от копоти металла. Самолет. Не поймешь чей — наш или немецкий…

Ночью идти было труднее — люди теснились, толкались, наступали друг другу на ноги — но зато спокойнее: ночью не бомбили.

Днем часто бывало — звенящей крышей нависал самолетный визг и рев. Вмиг пустела дорога. Все бросались в придорожный кустарник, бежали — пригибаясь — в поле, ложились где попало. Хотелось вжаться в землю, уйти в нее с головой; ноги немели от ожидания: вот-вот ухнет где-то совсем рядом, ослепит, и — конец. А тяжелая, зловеще зудящая крыша снижается. Словно высматривает, намечает жертвы. Все ниже, ниже. И вот уж совсем над головой — удушливый, знойный, моторный гул.

Люди обливаются потом, ждут…

В какой-то миг все поле будто перекосило. Дрогнула, качнулась земля, и люди мгновенно оглохли: поднимают головы, что-то кричат друг другу, но ничего не слыхать. Хрястнуло совсем близко, из земли выскочил чудовищный черный куст, не успел распуститься — рядом вырос другой. Полыхнуло жарким, оранжевым… В тот день Катя лежала в канаве у самой дороги. Над головой беспрерывно гудело. «Ой, как долго сегодня», — подумала Катя. Потому что бомбили уже не раз, но все кончалось очень быстро. Один, два, три захода, потом они улетели. Сегодня — все иначе. За спиной, в поле, то и дело бухало.

Катя подняла лицо от земли и вдруг увидела, как по дороге чиркнула полоска пулеметной очереди. «В меня», — мелькнула мысль. Но стремительная змейка не успела добежать, поникла. Над ней медленно оседала пыль… Где-то сбоку сверкнуло, затрещало, рассыпалось. Она зажмурилась, уткнулась лицом в траву.

Все кончилось неожиданно. Небо снова стало пустым и высоким. Голосила, кого-то оплакивая, женщина, ревели дети. А по дороге уже шли. Раскачивались заплечные мешки, дорога чернела людьми до самого горизонта.

Катя долго отыскивала в толпе мать, так и не нашла. Пришлось идти одной. Они так договорились с матерью — если потеряются, идти вместе со всеми до ближайшего населенного пункта, там и ждать друг друга. Оставлять записочки, где только можно, и обязательно — на почте, в школе, райкоме и эвакопункте. Таких записок множество видели они по пути: «Толик! Я и папа ждем тебя в Семеновке!», «Мамочка, я иду к тете Паше в Горки!», «Добрые люди! Спасите нашего Ваню, трех лет, он потерялся в Перемерках, под Калинином, пальтишко синее, шарфик в клеточку, ушанка меховая. Митюшины. Наш адрес…», «Детки, Зина и Витя! Идите в Кашин, будем ждать вас в эвакопункте. Мама».

В ближайшем селе Катя отыскала почту, прочла все до единой записки, расклеенные снаружи. Весточки от матери не было. Школьное крыльцо тоже пестрело объявлениями. На одном было: «Ищу дочь Катю пятнадцати лет. Катюша, я иду в Кашин. Жду тебя у дяди Юры. Мама». И внизу подпись: «Семахина К.». Бывает же такое! Сначала Катя чуть с ума не сошла от радости, прочитав «Ищу дочь Катю пятнадцати лет». Только ведь мама не Семахина К. и никакого дяди Юры у них в Кашине нет.

Уже стемнело, когда она приплелась обратно к почте. Если мама находится сейчас в этой деревне, то, конечно, ждет ее где-нибудь около почтового ящика. Так уговорились…

Деревянные ступени показались ей слишком высокими, а на ботинках налипло по целому пуду грязи. Ноги сделались вдруг какими-то ватными, заболела спина, и Катя присела на ступеньку. За спиной у нее висел совсем небольшой вещевой мешок. В нем лежала --">