Павел Арсеньевич Голубев - Буран

П. Голубев Буран Повесть из жизни детского дома

I. ЖИТЬЕ-БЫТЬЕ

Тридцатиградусный сибирский мороз трещал, заползал в щели, в разбитые стекла. Белыми лапами цеплялся по углам.

В приюте холодно. Мишке Козырю не хотелось итти самому за валенками по холодному полу. Он выглянул из-под одеяла: кого бы послать?

Ребята проснулись, но от холода сжимались в комочек, закрывшись с головой одеялом.

— Пашка! принеси валенки! — крикнул Мишка.

— Сам сходишь — не велик барин! — огрызнулся тот с соседней койки.

— А-а — не велик? — и в тот же миг Пашка получил подзатыльник. — Не пойдешь?

— Да ладно, чего дерешься, — занюнил Пашка и отправился на кухню.

— На-а! — бросил он, вернувшись, в Мишку валенками.

— Покидайся... мало тебе еще! Получишь? — грозил тот.

— Ох, генерал какой выискался! — раздался из угла насмешливый голос Гошки Косого. — Пашка, его благородию штаны надень!

Ребята фыркнули, но сдержались, боясь, как бы от Мишки и им не досталось.

Мишка был самый старший, и кто шел против него, тому влетало.

— Пашка, барину сапоги почисть! — не унимался Гошка.

— Ты, косой, смотри... я тебе всю заячью морду разобью, — обозлился Мишка.

— Ишь, какой выискался... фу-ты, ну-ты, ваше благородье!.. А это видал? — и Гошка, кривляясь на кровати, показал Мишке нос.

Гошка один из немногих мальчишек не уступал Мишке, хотя он и был и меньше и слабосильнее его.

— Я и мараться-то о тебя не буду, — подумаешь, храбрец какой!.. Только стоит Катерине Астафьевне сказать, останешься без обеда, — отступал Мишка.

— За то ты двойную порцию получишь. Жри, подлиза!

— Подлиза? Так я подлиза? — и Мишка бросился на Гошку. Гошка в одной рубашке и подштанниках как заяц скакал по кроватям, наступая ребятам на ноги.

— Гошка, чорт, не видишь скоса-то! — ругались возмущенные ребята. А сами были рады, что Гошка не уступает Мишке.

— Погоди, косой, я тебе припомню, попадешься когда-нибудь!

— А вот и не попадусь... Ha-ко, выкуси! — и Гошка показал фигу.

Мишка по кроватям бросился за Гошкой, а тот, хлопнув дверью, босиком выскочил во двор и убежал в избушку Тайдана.

— Это безобразие! — закричал вбежавший в спальню в одном белье мастер Шандор с прутом в руках. — Начальничке скажу... Мишко большой... безобразие.

Расстрепанный мастер ребятам показался смешным, — фыркнули, кто-то мяукнул, кто-то свистнул.

У Шандора побледнели губы, глаза сделались злыми, и он начал хлестать прутом по одеялам. Ребята корчились под одеялами не столько от боли, сколько ради озорства и от хохота. Кто-то крикнул:

— Начальничка идет! — и Шандор скрылся в свою комнату.

Начальничка, как называл мастер заведующую Катерину Астафьевну, старая, сморщенная, как сушеный гриб, старуха, бомбой влетела в спальню.

— Как вам не стыдно! Спать не даете. Озоруете, как большевики какие-нибудь. Ты, Козырь, большой — других бы унимал: а ты сам заводишь... — напустилась она на Мишку. — Что на вас старшего что ли нет?

Мастер опять выскочил, но уже одетый.

— Это безобразие! Гвалт... мальчишки... Мишко, Гошко... — размахивал он руками и что-то бормотал по-своему, по-венгерски, так как русских слов он знал очень мало.

На шум прибежала Степанида, приютская кухарка, с подойником в руках.

— Не мой ли варнак Гришка тут озорует? Пробери его хорошенько, матушка Катерина Астафьевна.

— Не мыркай!.. Не видала, а лезешь... "Пробери"... — грубо огрызнулся на мать Гришка.

— Гришка, грубиян! — возмутилась заведующая, — выдрать тебя мало за такую грубость.

— А чего она лезет? — оправдывался Гришка.

— Встать сейчас же! — приказала Катерина Астафьевна, — Шандор, засадите их за работу без чаю... Озорники!

По уходе "начальнички" мастер покрикивал, торопил ребят:

— В Венгрии так нет... Мальчишка Венгрии карош... Руссиш не карошо...

Наскоро умывшись, ребята перешли в мастерскую, рядом со спальней.

--">