Нинель Ильинична Максименко - Новые земли Александра Кубова

все из хрусталя или, может, даже позолоченные, а это крест какой-то деревянный. Его только мне на могилу водрузить. Знаешь, что это, тёзка? Тут немец, наверно, жил какой-нибудь начальственный, бежал, вот и не успел прихватить свои пожитки. Надо разобрать — может, чего и толковое осталось.

Буля оказалась права насчёт немца. Мы тут же в этом убедились. В куче хлама я нашёл увесистую короткую дубинку из резины с кожаной ручкой (такими дубинками, я знал, орудовали полицаи) и длинную финку в чёрном металлическом футляре. Только я распустил слюнки на эту финку, как Буля моментально конфисковала её в свою пользу.

— Ну, положим, это ты не получишь, это не игрушка.

Она вынула длинную острейшую финку из ножен, попробовала её на большой палец и удовлетворённо кивнула головой — хорошо будет капусту шинковать, а я только с завистью проводил её взглядом, когда финка убралась обратно в свой футляр, но спорить с Булей не посмел. Но зато меня ждало кое-что другое. Отбрасывая в стороны старые поломанные стулья и искалеченные электроплитки, я наткнулся на толстенный альбом в коричневом бархатном переплёте. Я думал, что это фотографии фрицев, открыл его на середине и ахнул про себя. Это был альбом с марками — толстенный, огромный альбом, и каждая страница заполнена аккуратно вставленными в гнёзда марками. Внешне я не показал своего восторга, даже не пискнул. В груди у меня захолонуло. Всё перестало для меня существовать. Я прижал альбом к груди и медленно, медленно бочком пошёл.

А Буля говорит:

— Что это ты затанцевал, будто конь на цирковой арене, а ну показывай, чего прячешь-то?

Я, так ни слова и не говоря, раскрыл обложку альбома, а на первой странице сплошной Гитлер идёт: всё заполнено, и всё портреты Гитлера — и на сером фоне, и на синем, и на коричневом. И Буля даже плюнула сгоряча и закричала:

— Брось это в печку!

А я и сам немного опешил от этого гитлерообилия, но всё же ответил Буле:

— Что ты, Буля, это же он только вначале идёт, а дальше… Марочки, может, таких и у испанского короля не было.

Столько у нас получилось всяких сюрпризов, что когда пришёл с работы отец, он прямо обалдел: и печка, и суп, и чай, и тепло, и альбом с марками, и деревянная люстра висит. И мы всё-таки сразу сказали ему про китель, но он ни капельки не ругался, махнул рукой и сказал:

— Всё равно надо будет штатский костюм шить.

Было тепло и уютно, и мы с отцом здорово объелись супом, так что было трудновато дышать, и сидели за столом, и я ему показывал марки. Я видел, что отца не очень-то интересовали марки, и он сказал мне:

— Знаешь, ведь дядя Николай, ну, который нас встречал, он марки собирает и даже на фронте возил с собой маленький альбомчик. Это очень хорошее, познавательное занятие, мы пойдём к нему, он тебе всё объяснит, чтоб было на научной основе.

Отец сидел и листал мой альбом, и я видел, что он смотрит так, из вежливости, и ещё потому, чтоб меня воспитывать. Так листал он, листал страницы и набрёл на такую: сплошь корабли. Ну и марочки! Испанские марки — это такая редкость, с колумбовскими каравеллами, и тут, я заметил, у отца стал совсем другой взгляд. И не потому совсем, что это редкие испанские марки, и не потому, что это колумбовские каравеллы, а потому, что это корабли.

Отец вздохнул и сказал:

— Сколько ненужной пышности, сколько всяких красот, а тонули как…

Отец не договорил, а я понял ещё одно: отец смотрит на колумбовские корабли, а думает о своих — о тех, которые лежат и ржавеют на дне моря, потопленные фрицами, и ждут, когда он их вытащит. Вытащить — это ещё что, это ещё полдела, а надо, чтобы они стали снова новенькими и более надёжными, чем колумбовские каравеллы. И тогда я сказал:

— Папа, а меня возьмёшь на свой завод?

Отец как будто проснулся и ответил мне раздражённо:

— Эх, Александр, тебе бы всё в игры играть, а ты вот учись давай да бабушке помогай, это будет лучше…

Отец это сказал так просто, потому что не знал ещё, как у него будет на этом самом заводе. А то, что я бабушке всегда помогал, он знал это прекрасно. Даже не помогал вовсе, а просто мы с ней делали всегда всё вместе, так уж у нас жизнь пошла с самого начала…

Утром, как только отец ушёл на свой завод, Буля стала запихивать что-то в нашу большую дерматиновую старую --">