Валерий Михайлович Роньшин - Корабль, идущий в Эльдорадо

Ну как же… Читала я ваш рассказец в какой-то газетке. — И она процитировала по памяти: — «Поворачивай назад, — сказала Мария, — он у тебя уже маленький. — Маленький, да удаленький, — громко захохотал Степан».

— Вообще-то я пишу для школьниц, — сел на своего любимого конька Шмаков. — Для школьниц я пишу.

— Порнуху, что ли? — грубовато спросила адмиральша.

Шпаков слегка обиделся.

— Из-ви-ни-те, — сдержанно произнес он. — Э т о — не порнуха, а легкий налет эротики. Этакий флер. Я хочу, чтобы школьницы плакали над моими страницами.

— Эх, Шпаков, Шмаков, — покачала имплантированными волосами адмиральша. — Я гляжу, вы вообще не врубаетесь в насущные задачи отечественной эротики. Школьницы должны мастурбировать над вашими страницами, а не плакать.

Сказав эти слова, адмиральша пригласила Шпакова в комнаты.

…Первая комната была буквально завалена манекенами. Они валялись на полу, сидели в креслах, на стульях; два манекена в обнимку лежали на диване.

— Ого! — удивился Шмаков. — Манекенов-то сколько!

— Где есть мед — там найдутся и мухи, — обронила адмиральша загадочную фразу.

И пригласила в следующую комнату.

…Здесь горел синий свет. Стоял стол. А на столе, в стеклянном гробу, лежал адмирал при всех своих регалиях.

Шпаков так и замер на одном месте.

— Что это… — шепчет.

— Э т о? — переспросила адмиральша, показывая на гроб. — Это — мой муж. Отдыхает по-итальянски.

— По-итальянски?.. — с трудом соображал Шмаков.

— Ну то есть — ничего не делает, — пояснила адмиральша и добавила: — Шучу, конечно.

— А он у вас давно умер?

— Пять лет назад.

— Сколько? сколько? — Шпакову показалось, что он ослышался.

— Пять лет, — повторила адмиральша.

— И все время — тут?!!

— А что? — не понимала она. — Места много занимает?..

— Да при чем здесь место! — потянул воздух носом Шмаков. — Он же у вас испортится.

— С чего ему портиться, — пожала плечами адмиральша. — Это же не вареная колбаса… Все делается очень просто: откачиваешь из крупных сосудов кровь, вместо нее заливаешь смесь тимола с глицерином, добавляешь литр дистиллированной воды, капаешь несколько капель винного спирта — и все готово.

Они прошли в третью комнату.

…Это была спальня.

Адмиральша сразу плюхнулась на кровать.

— Ну что, — сказала она, попрыгав на перине. — Угощать мне вас нечем. Сама я ничего не ем. Так что давайте сразу в постель.

— Как, с о в с е м не едите? — спросил Шпаков, вспомнив, что он писатель и поэтому должен изучать жизнь во всех ее проявлениях.

— Совсем, — подтвердила адмиральша. — Я занимаюсь уринотерапией.

— Мочу, что ли, пьете?! — поразился Шмаков.

— Да-а, — игриво показала она длинный язычок и тут же спрятала.

— И никогда есть не хочется? — уже заинтересованно спрашивал Шмаков.

— Попробуйте сами, — протянула ему адмиральша хрустальный стакан.

Шпаков взял стакан и прошел в туалет. Через пять минут он вернулся.

— Ну как? — спросила адмиральша.

— Не коньяк, конечно. Но пить можно.

— Вы бы хоть стакан вымыли, — сказала адмиральша.

Шмаков пошел мыть.

Возвращается — а кровать уже разобрана. Голенькая адмиральша под одеялом лежит и тихонечко мурлычет:

На-на-на… на-на-на…

Поглядела на вошедшего Шпакова этак кокетливо и опять:

На-на-на… на-на-на…

Шмаков быстро штаны начал снимать.

— А у тебя бывает, — спрашивает с придыханием, — вдруг ни с того ни с сего на душе хорошо становится?

— Бывает, — говорит адмиральша. — А у тебя бывает, что тоже ни с того ни с сего хочется вдруг закричать, затопать ногами, послать все к черту…

— Бывает, — говорит Шпаков. — А ты любишь осень?

— Люблю, — говорит адмиральша. — А тебе как лучше: сверху или снизу?

— А тебе?..

Лежат они рядышком. Лялякают. И все больше точек для соприкосновения находят… Наконец и вовсе две точки соприкоснуть осталось. Самые интимные.

Адмиральша тяжело задышала. И шепчет жарко в шпаковское ухо:

— Я вчера в ванне лежала, вся такая расслабленная и думала…

Что она думала расслабленная в ванне, адмиральша не успела сообщить. Зазвонил телефон. Шмаков снял трубку.

— Алле, — сказал он.

— Извините, это квартира Зайцевых? — спросил ангельский голосок.

— Нет, девочка, — ответил Шпаков.

— А почему тогда ушки из трубки торчат?

Шмаков умилился…

— Лежу я, значит, в --">