"БЫЛ"

ГОД 1770

— Дяденька, дяденька!

Белобрысый курносый паренёк робко дёргал за рукав высокого немолодого моряка. Тот неторопливо отмахнулся, продолжая разговор с другим матросом, помоложе.

— Вот, стало быть, — говорил он, — идём в чужие края, и ты, Василий, помни, кто ты есть. Ты теперь русский матрос и этого звания не посрами. Хоть я на флагманском «Евстафии» иду, а ты на «Ростиславе», но я всё про тебя знать буду!

— Не посрамлю, батюшка, не бойся! —с улыбкой ответил Василий.

— Дяденька!—опять зашептал белобрысый паренёк.

— Ну что тебе? — обернулся наконец пожилой матрос.

— Скажи ты мне, что это у нас в Кронштадте делается?

А делалось действительно что-то небывалое. Стояла суровая зима, весь залив был подо льдом, а в порту и на кораблях шла горячая работа. Сновали люди, стучали топоры, с берега вносили на палубы множество тюков и ящиков.

— Это, милый, эскадру готовят к походу. Семь линейных да восемь других. А командовать будет Спиридов, Григорий Андреевич. Он ещё при царе Петре морскую службу начинал. И пойдём мы в самое Среднее земное море — турок бить.

— Отчего же так: на турок — и с Кронштадта?

— А оттого, что на Чёрном море флота у нас нету. Вот и приходится кругом света плавать!

— Кругом света?

— Ну, не света, а уж кругом Европы —это точно!

— А мне с вами можно?

— Тебе-то? —засмеялся матрос. —А как же без тебя? Да ты кто таков?

— Иванка я, Никитин по прозванию.

— Ступай-ка ты, Иванка, к маменьке!

— Нет у меня никого. Сирота я, матросский сын. Батя давно утоп...

— Батюшка, — вмешался молодой матрос, — вроде нашему коку подручный нужен. Тебе сколько годов-то, парень?

— Шестнадцать минуло.

— Ну, приходи ужо к вечеру сюда, матросский сын. Поговорю про тебя!..

В июле, когда волны Финского залива весело шумели, освободившись от ледяного покрова, корабли эскадры Спиридова один за другим стали сниматься с якоря. Народу на каждом было множество, потому что, кроме экипажа, взяли ещё и сухопутный десант. Сияющий Иванка в старой матросской робе стоял на палубе «Ростислава» и смотрел на уплывающий вдаль Кронштадт. Хотя пареньку доставалось немало тычков и ругани, но он был всё-таки очень счастлив: больно интересным всё казалось, да и дома, у тётки, всё равно жилось не сладко.

— Иванка! — закричал сердито кок, выглянув из камбуза. — Где тебя черти носят? Иди посуду мыть!

Только в сентябре добралась эскадра до Копенгагена, потом двинулась в английский порт Гулль. Погода испортилась. По морю ходили громадные волны, ураганы и штормы обрушивались на русские корабли. Седые валы окатывали палубы, смывали за борт шлюпки, а иногда и людей.

Из -за сплошных туманов не видны были ориентиры. Приходилось идти медленно, словно ощупью. Один корабль налетел на риф и погиб. Людей спасли, пересадили на другие суда.

На камбузе всё летело кувырком. Иванка не раз ошпаривался кипящими щами, и руки у него были замотаны тряпками.

Нелегко давалась морская наука. Кок ворчал, бранился и чаще обычного угощал Иванку подзатыльником, а матросы подшучивали над новичком. Вот и сегодня ещё — велел молодой канонир позвать боцмана...

— Сейчас же беги, очень надо.

— А где он? — спросил Иванка.

— Да где-то на клотике чай пьёт!

— Есть! —лихо отозвался Иванка. — Дяденька Николай Петрович, где у нас клотик? — тихонько обратился он к коку.

— Зачем тебе?

— Да там, говорят, боцман чай пьёт!

— Вовсе ты ещё глупый, Иванка! Вон, видишь, на мачте, смотреть — и то шапка падает, а ты — чай пьёт...

Только к концу сентября пришли в Гулль. Там стали на ремонт — приводить в порядок изрядно потрёпанные штормами корабли.

— Ну и народу в этой Англии! — удивлялся Иванка, глядя на берег. — И все чего-то на нас смотрят! Не видали, что ли?

— Не видали и есть!—засмеялся Василий.—Отродясь такого не случалось, чтобы русская эскадра сюда пришла. В первый раз это. Вот и сбежались отовсюду!

Две недели простояли в Гулле и работали от зари до зари, пока всё не починили да не подлатали. Однако ж кухонный припас остался прежний, что из дому взяли. На покупку свежего распоряжения не было. С чем пришли, с тем и плыли дальше, в Атлантику.

— Ну что я с этого сделаю? — ворчал кок, швыряя куски потемневшей солонины.— Который день сидим на этом добре да на сухарях!

— Дяденька Николай Петрович, — робко сказал Иванка, — а почему же доброго провианта на корабли не взяли?

— Почему,