Николай Георгиевич Поливин - Корабельная сторона

покажут.

На кладбище старых кораблей покоятся три изъеденные ржавчиной нефтеналивные баржонки, баркас «Самара», допотопный колесный буксир «Марат» (бывшая «Императрица Мария») и некогда гордость каспийцев — трехвинтовый богатырь «Аладин». Главные двигатели и котлы с кораблей сняты, все, что было ценного, из кают забрано, остальное брошено на произвол судьбы, отдано на растерзание дождям и ветру.

А вот и «Аладин». От своих братьев он и впрямь отличается красотой линий и величиной. Глядя на этот буксир, не скажешь, что он свое уже отходил. Мостик, мачта и рубка по-прежнему смотрят на мир зорко и вызывающе. Кажется, что стоит капитану подойти к телеграфу и отдать привычное приказание «Полный вперед!», как закрутятся громадные винты, литой форштевень подомнет море качающегося тростника и загудит флотский ветеран на просторах великой русской реки.

Но нет, не поднимется больше на палубу седоусый капитан, не отдаст нужного приказания команде. Навеки убраны сходни и штормтрапы, не вспыхнет на гафеле алый вымпел.

Кимка и Санька окинули влюбленным взглядом высокие стальные борта, лишь кое-где тронутые ржавчиной и не спеша направились к форштевню — носу корабля. Уцепившись за толстенную якорную цепь, свисающую связкой бубликов, стали взбираться на палубу. Кимка поднимался молча, в зубах он держал завязанную узелком курточку с добычей, зато Санька распевал во все горло «Гимн краснокожих» собственного сочинения.

Мы красные, мы смелые,

Мы не боимся никого!

Да здравствует Республика,

Республика Советов!

Ступив на палубу корабля, Кимка вытряхнул из курточки куриного падишаха, насаженного на стрелу, и, потрясая им над головой, завопил:

— Трепещите, презренные враги! Теперь наши стрелы будут прокалывать вас насквозь, как цыпленков.

Ему откликнулось эхо:

— …Ите! …энные! …ывать! …онков!..

Зашвырнув трофей в носовой люк, где Кимка и его друзья хранили свое оружие и запасы провианта, мальчишки по крутому железному трапу поднялись на капитанский мостик. Деревянная палуба мостика хотя и потеряла былой блеск и кое-где рассохлась, но выглядела еще вполне прилично. Посредине мостика возвышалась мачта со стеньгой, горделиво откинутом назад. Особенно роскошно выглядела рубка, чудом сохранившая в окнах и двери все стекла. Санька юркнул в нос и принялся крутить колесо штурвала. Кимка тоже был не прочь покатать обитое медяшкой дубовое колесо с точеными рукоятками, но подавил в себе это желание. Заложив руки за спину, он стал важно расхаживать по мостику и сыпать приказания, подражая бывалым морякам:

— Рулевой, право руля!

— Есть право руля! — молодцевато отвечал Санька.

— Еще правей!

— Есть еще правей!

— Право на борт, раззява! Куда прешь? Хочешь в танкер врезаться?!

— Ну и врежемся! — вдруг взбунтовался рулевой.— Только это не танкер, а вражеская подводная лодка.

— Нет танкер!

— Лодка!

— Ты что?!

— А ты чего?!

— Стыкнемся?

— Испугал! Да я такой приемчик знаю! — Санька, оставив в покое штурвал, упер руки в бока.— Мне папа показал!

В том, что Санькин отец-чекист знает различные приемчики, Кимка не сомневался. Вот почему он заволновался и сразу же пошел на мировую.

— Сань, а Сань, не будем стыкаться! — зачастил он. Когда Соколиный Глаз волновался, он палил, как из пулемета, проглатывая кончики слов. В такой момент понять его было довольно трудно: — Мы-ы ж друзь… покаж… св… лк… отдам! — набрал он третью скорость. Выпущенная обойма после расшифровки выглядела так: «Мы же друзья. Покажи, свои лук отдам!»

— Уговор! — согласился Санька.

— Казенная печать! — подтвердил Соколиный Глаз.

— Вот, смотри! — И Санька, слегка подтолкнув приятеля в левое плечо, левой ногой дал ему подножку. Соколиный Глаз в мгновение ока оказался распластанным на палубе.

— Давай еще! — рассердился он. И опять лег врастяжку. Снова поднялся и снова был сбит с ног. После третьего поражения он изрек: — Ничего себе приемчик, стоящий!

— А лук?

— Твой лук. Мое слово — олово!

— Полезай на рубку! — предложил Санька. Вскарабкались на рубку. С пятачка, огороженного стальными леерами, был виден чуть не весь Заячий остров. Справа возвышались их родные дома, за которыми просматривалась неширокая улочка старого рабочего городка и длинное приземистое здание деревообделочного цеха. Прямо по носу, за горбами --">