Тамара Федоровна Чинарева - Как Пантюшкин телевизор искал

строгости. Но строгости почему-то не получилось. С веселым любопытством он оглядел станцию и добавил: — А разрешение как? Имеется?

— Аппарат зарегистрирован, — поспешно отозвался Бабулич и виновато улыбнулся.

— У нас и позывной есть, — сказал Димка, показывая карточку радиолюбителя.

Пантюшкин покрутил головой.

— Ну, партизаны!.. Драть вас некому! Чего ж все в секрете-то держали? Я ведь какую цепь из фактов, догадок и умозаключений связал, а? Звено к звену… Но одного не хватало… Ладно, ладно. Дело считаю закрытым… А расческа-то все-таки ваша, гражданин Бабулич. — Матвей Фомич положил на стол злополучную расческу.

— Моя… — вздохнул Бабулич.

— А гусиным пером зачем писали? — спросил Пантюшкин уже у Димки.

— Для конспирации, — ответил тот и шмыгнул носом.

— Ясно. Но все-таки непонятно одно! Одного звенышка в моей цепи не хватает… Новый телевизор двадцатого числа Клаве Желтоножкиной несли?

— Несли, — сказал Никита.

— А почему же унесли обратно? Вот что мне непонятно совершенно. Спугнул вас кто-нибудь, что ли?

— Не-а, — сказал Никита. — Мы его почти до дома желтоножкинского дотащили и — грохнули. Новый-то. А все из-за Петьки. Идет — ворон считает. Гляди, говорит, Венера. А сам ногой за корягу и носом в землю — бац! Балда неграмотная! Венеру он в начале ночи узрел!

— Ну, ты ври, да не завирайся! — взвился Петька. — Не Венеру я сказал, а Вегу! И не за корягу вовсе… На шнурок наступил. А тут еще…

— Стоп, стоп, стоп! — решительно перебил Пантюшкин, видя, что разговор обрастает совершенно не нужными для следствия подробностями. — Значит, телевизор вы грохнули?

— Ну да! Какой уж тут подарок! А старый-то КВН Борис Савельич уже того… унес. Вот и не получилось. Если б сразу старый на новый обменяли, ничего б и не было… Никакого дела. Вот. И облигации мы бы сразу вернули, как только нашли. Про облигации Димка не знал ничего, честное слово…

— Все-таки выдрать вас было бы неплохо, — сказал Пантюшкин. — А радиостанцию сами собрали?

— Все сами. Старый КВН в дело пошел. В них в старых КВНах, знаете какие силовые трансформаторы! Ого! И лампы кое-какие, и конденсаторы…

— И дросселя, — добавил Петька и покраснел от удовольствия.

— Сегодня только схему паять закончили, — сказал Димка. — Во работает!

— Ишь ты! — сказал уважительно Пантюшкин и достал первое письмо, которое получила Клава Желтоножкина. Письмо с просьбой: «…В Москву не писать. Неизвестный». — Я его и на свет, и так и эдак… Потом через лупу пригляделся сбоку листа — гляжу, вмятинки, бороздки штрихи вроде бы, линии какие-то. Видно, лист был под другим листом, а на том, на верхнем то есть, что-то чертили… Стал обводить черточка и линии — что-то вроде чертежа обозначилось… Схема! Дальше — больше, вижу, радиосхема получилась. Ага, думаю, писал кто-то, кто радио занимается — раз. А два что? Два — я у вас Борис Савельевич, в гостях был, четко определил: занимаетесь радиоделом, и недавно… Так? Так. А тут три — Авдеева вчера приходит и сознается: расческа, Бабулич, ваша, хоть вы и, простите за выражение, лысый… Вот так я вас, голубчики, и вычислил, н-да… Одного звена не хватало. Теперь все ясно… И хорошо работает? — кивнул Пантюшкин на радиостанцию.

— Еще как! — сказал Димка. — Весь мир можно слушать. Можно через наушники, можно с усилителем — репродуктор на выходе есть.

И Димка, посмотрев на Бабулича, будто испрашивая разрешения, включил громкоговоритель на полную мощность…

Весь мир словно бы ворвался в маленькую, подвальную комнату. Мельбурн вызывал Париж. Кто-то передавал сводку погоды для зимовщиков в Антарктиде. Столица Австрии Вена заполняла эфир бессмертными вальсами своего знаменитого соотечественника. Москва транслировала концерт из Колонного зала Дома Союзов. А в далеком Арфурском море торопливо попискивала азбука Морзе. Что так спешил передать неведомый радист? Быть может, случилась беда? Или наоборот, на борту полный порядок, и корабль спешит в родную гавань? Ах, как хочется все узнать!

--">