Валентин Михайлович Ховенко - Сыщик с плохим характером

совершают те, на кого меньше всего думаешь!

А что? Ночь. В небе мерцают всякие-разные млечные пути. Родители, навкалывавшись в театре, крепко спят. Сережка вылезает из окна дачи, садится на последнюю электричку и чешет в город. Здесь он спокойно грабит собственную квартиру и как огурчик первой утренней электричкой возвращается назад. Не замеченный никем Кривулин ныряет в постель. А потом, когда его будит мать, говорит, сладко потягиваясь:

— Наконец-то я выспался. Воздух тут такой клевый!

Алиби обеспечено. Версия была замечательной. Чем больше я размышлял о ней, тем больше убеждался, что нашел разгадку.

Кривулин недаром мне не нравился. Еще до Светки. Чувствовалось, что этот артист способен на все. Главное, Сережка не умел играть в футбол. Ну абсолютно! Я не поставил бы его даже на ворота.

Но, когда я занес ногу на ступеньку школьного крыльца, моя шикарная версия вдруг скукожилась, как мяч, который с ходу напоролся на ржавый гвоздь. Я понял, что на самом деле никаких улик против Кривулина нет. Догадка моя рваного червонца не стоит! Допустим, и скажу: звезду взял ты. А он ответит: я не брал, ты что. И я умоюсь!

Вторым уроком была алгебра.

Светка в школу не пришла: переживала, наверное. Я сидел рядом с Федькой, смотрел в пространство и думал о маршальской звезде.

Алгебраичка Наина Ибрагимовна, по прозвищу Лошадь Пржевальского, как всегда некстати, вызвала меня к доске. Решая какой-то нескончаемый, длинный, как солитер, пример, я вдруг вспомнил о Симе.

В прошлом году я шел себе по Второй Парковой и ел мороженое. Кто-то тихо свистнул за моей спиной. Я обернулся.

В раскрытом окне первого этажа сидел парнишка с короткой белой челкой и, глядя на меня, улыбался во весь рот.

— Чего тебе? — спросил я довольно неприветливо.

Продолжая сиять, он поманил меня ладошкой. Я доел мороженое и подошел.

— Мальчик! — сказал парнишка тонким голосом. — У меня к тебе большая просьба.

На всякий случай я нахмурился:

— Какая еще просьба?

— Понимаешь, рисунок улетел! — Он показал подбородком на бумажный листок, повисший в кустах. — Ты не мог бы подать его мне?

От окна до кустов было метра три. Я фыркнул:

— А ты сам, пацан, что — безногий? Вылезай и подними!

Парнишка ответил, что, во-первых, он не мальчик, а девочка. А во-вторых, ног действительно как бы нету: они не ходят с детства.

Рисунок, надо сказать, был классный. На нем изображалась та самая Вторая Парковая улица. Правда, с первого взгляда ничего нельзя было понять: мазня — и только! Но если листок отнести на вытянутую руку и прищуриться, то все становилось ясным: вот дом, мот парк, вот церквушка.

Позже, когда мы подружились, Сима призналась: она бросила листок нарочно. Я спросил зачем.

— Просто настроение было хорошим! — засмеялась девочка. — Я увидела тебя и…

Я подумал тогда, что, наверное, ей очень одиноко и Сима искала предлог, чтобы пообщаться с первым попавшимся прохожим. Но я ошибался: друзей у нее было навалом. Во всяком случае, не меньше, чем у меня. Симу любили за характер.

Мне запомнился Симин рассказ про одного ее приятеля, который раскрыл отпадный случай пропажи золотого кольца.

Симина мать затеяла стирку и на глазах у всех положила обручальное кольцо в блюдце на журнальном столике. А потом по радио врубили Лучано Паваротти — и вся семья рванула на кухню слушать. Сима на своей инвалидной коляске — тоже. Когда минут через двадцать мать вернулась в комнату, кольца не было. Испарилось! Причем никто из посторонних в квартире не появлялся. Окно, правда, оставалось открытым. Но прямо под окном дремала на половике черная немецкая овчарка Ядвига, потрясный, обученный в собачьей спецшколе сторож.

Самый большой прикол был в том, что рядом с блюдцем лежало сто сорок долларов — и ни одной копейки не тронули! Семья терялась в догадках. Перелопатили сверху донизу всю квартиру, но кольца не нашли. Тогда Сима подключила своего приятеля, и уже через час он вручил ей пропажу.

— Ну и кто же в результате взял кольцо? — спросил я, заинтригованный.

Сима тонко улыбнулась:

— А у тебя есть какие-нибудь предположения?

Предположений у меня не было.

— Сорока! — рассмеялась она. — С дерева заметила блестящую цацку, схватила и унесла к себе в гнездо. Их много в нашем парке.

Я удивился:

— А что же овчарка лопухнулась?

Оказалось, птиц она всерьез не воспринимает. Ядвига натаскана на людей.

--">