Игорь Александрович Минутко - Что там, за поворотом?

Гвоздь зашагали к выходу.

— Пошли! — потянул Репа Витю. — Не отставай!

— А куда? — прошептал Витя; ему стало, если уж быть честным, немного страшновато.

— Сейчас узнаешь! — привычно отрубил Репа.

Сразу за забором барахолки начинался молодой парк: рядами шли березки, кусты боярышника; были тут поляны, уже заросшие густой травой, и над мохнатыми шапками кашки трудолюбиво жужжали пчелы.

— Вот тут и раскинем лагерь, — сказал Пузырь, когда они зашли в заросли совсем юных берез, многие из которых были высажены этой весной, стояли с аккуратными подпорками. — Тишина, прохлада, воздух. — И он пропел:

Не слышно шума городского...

Затем Пузырь с размаху упал под куст боярышника, перевернулся на спину, надвинул на глаза кепку и — вот удивительно! — сразу сонным голосом сказал:

— Гвоздь! Жми в гастроном, все — соответственно. А вы, корешочки, сидите тихо. Мы, Николай Вторый, спать будем.

Гвоздь молча повернулся и ушел, а Пузырь тут же заснул, слегка похрапывая.

Репа поманил Витю в сторону, и мальчики расположились тоже под кустом, в тени, во влажной траве.

— Он сразу засыпает, — тихо сказал Репа. — Стоит голову опустить — и готово, спит.

— Чудеса! — прошептал Витя.

— Хорошо, что на еду свои деньги тратить не будем, — сказал Репа.

— Почему? — удивился Витя.

Репа внимательно посмотрел на Витю; его веснушчатое лицо было серьезно и задумчиво.

— Ладно, скажу. Как другу. Только, если трепанешь...

— Репа, да ты что! — возмутился Витя.

— Понимаешь, матери на платье откладываю. Хочу подарок сделать. Дарят ей всякие... — Репа оглянулся на спящего Пузыря. — А я сын родной.

Витя увидел, что глаза Репы стали очень взрослыми.

— А она знает? — спросил Витя.

— Что ты! Секрет! Сюрприз будет. У нее двадцать третьего июня день рождения. — Репа перешел на еле слышный шепот: — Думаешь, я с этими бандюгами связался бы?

— Они бандиты? — одними губами прошептал Витя и почувствовал, что лицо его покрывается потом.

— Натуральные, — шептал Репа. — Гвоздь за хулиганство вроде сидел. А Пузырь... Он у них главный.

— Репа! Зачем же ты с ними?..

— Заскулил, — перебил Репа уже довольно громко. — Не нравится — катись. Ну, не маменькин ты сынок, да?

Витя промолчал, и темная обида стала заполнять его.

— Ты ничего не понимаешь! А я хотел... — Витин голос стал тонким и очень не понравился ему. — Хорошо, Репа, я ничего... Знаешь, возьми мои деньги. Мне ведь не очень нужно.

И Репа сказал просто:

— Спасибо, я возьму.

И тут пришел Гвоздь, шумно дыша, на лице его были возбуждение, предвкушение удовольствия, он держал в руке бумажный пакет, из которого торчали горлышки бутылок, и карманы его брюк оттопыривались.

— Свистать всех наверх! — громко сказал Гвоздь.

— Народы! К столу! — Оказывается, Пузырь уже проснулся, сидел под кустом, зорко смотрел на Гвоздя, и сна совсем не было на его круглом, одутловатом лице.

«Непонятный какой-то», — подумал о Пузыре Витя.

На газете, разостланной под кустом, появились бутылка водки, темные бутылки пива, колбаса, сыр, зеленый лук, буханка черного хлеба, вареные яйца с мятыми боками. Пузырь извлек из кармана замусоленный стакан.

— Ну? — насмешливо посмотрел он на Витю, и у мальчика что-то екнуло внутри. — Приобщимся? — И он щелкнул желтым ногтем по бутылке водки.

Витя в ужасе замотал головой.

— Мамочка не велит? — зло спросил Пузырь.

— Да не приставай ты к парню, — сказал Гвоздь.

— Мы лучше пива выпьем, — сказал Репа.

«Я никогда в жизни не пил пива», — подумал Витя, и ожидание нового, недозволенного волной прокатилось по нему.

Выпили по очереди: водку — Пузырь и Гвоздь, пиво — Репа и Витя.

Пиво Вите не понравилось — горькое. Но скоро странно зажглось в животе, стало весело, захотелось есть. И Витя с аппетитом ел хлеб с луком, жевал толстый кусок колбасы, обчищал яичко. Все было необыкновенно вкусно.

— Пожрать огольцы умеют,— сказал Гвоздь.

— Для того и живем, — откликнулся Пузырь, — чтобы пожрать и... — Дальше пошла грязная ругань.

Витя почувствовал, что неудержимо краснеет.

— Прямо красная девица, — сказал Гвоздь, но без злобы и насмешки, а, скорее, с удивлением.

— Ничего, — быстро, возбужденно заговорил Пузырь, пристально, не мигая разглядывая Витю. — Жизнь обломает. Она, голуба, всех учит. Верно, Репа?

Репа промолчал, и лицо его постепенно становилось хмурым.

— Всех учит, — продолжал Пузырь и теперь уже не смотрел на Витю, а быстро, странно --">