Туве Марика Янссон - Папа и море

— Мы его уже потушили, — крикнул ему вслед Муми-тролль. — Потушили сразу же, не волнуйся!

Папа резко остановился, от жары вдруг стало трудно дышать.

— Потушили? Без меня? Почему же никто меня не позвал? Оставили меня спать в полном неведении!

— Дорогой, — откликнулась из кухонного окна мама, — ну никакого смысла не было тебя будить. Совсем маленький пожарчик, только мох чуть-чуть задымился. А я как раз шла мимо с ведром и плеснула на него…

— Шла мимо! — вскричал папа. — Плеснула! Плеснула, надо ж такое сказать! И оставила источник огня без присмотра! Где он? Покажите!

Мама бросила свои дела и поспешила впереди папы к табачной грядке. Муми-тролль остался наблюдать с веранды. На мху чернело крошечное пятнышко.

— Кто-то, кажется, думает, — медленно заговорил папа, — что это пятнышко совершенно безобидно. Как бы не так. Пламя, понимаешь ли, может распространяться подо мхом. Под землёй. Целыми часами, а то и днями, а потом вдруг — пуфф! — огонь вылетает из-под земли совсем в другом месте. Понимаешь?

— Да, дорогой, — ответила мама.

— И поэтому я остаюсь здесь, — сказал папа, с недовольным видом поковыряв мох. — Буду стеречь его. Всю ночь, если понадобится.

— Ты правда собираешься… — начала было мама, но вовремя спохватилась: — Конечно, спасибо тебе огромное. С этими мхами никогда не знаешь наверняка.

Папа караулил чёрное пятнышко целый вечер. Повыдёргивал вокруг него весь мох. Он не согласился даже идти ужинать. Ему хотелось пообижаться.

— Как думаешь, он и на ночь там останется? — спросил Муми-тролль.

— Всё может быть, — кивнула мама.

— Злиться так злиться, — заметила малышка Мю, сдирая зубами мундир с картофелины. — Иногда это полезно, и у каждой маленькой малявки есть на это право. Но Муми-папа злится неправильно — держит всё в себе и ничего не выпускает наружу!

— Деточка, — проговорила мама, — папа сам всё понимает.

— Не думаю, — честно сказала малышка Мю. — Ничего он не понимает. А вы?

— Да и мы, — призналась мама.

Папа сунул морду в мох и почуял горьковатый запах дыма. Земля уже даже остыла. Папа вытряхнул трубку и раздул искры. Они померцали секунду и погасли. Папа попрыгал обеими лапами на нехорошем месте и поплёлся в сад — заглянуть в стеклянный шар.

Темнота, по обыкновению своему, вырастала из-под земли и сгущалась под деревьями. Вокруг стеклянного шара было посветлее. Он покоился на постаменте из морской пенки, и в нём отражался весь сад. Это был папин, неоспоримо папин шар, его собственный, волшебный, сверкающе-синий — центр сада, долины, а то, пожалуй, и всей Земли.

Папа не сразу заглянул в него. Он сперва осмотрел свои закопчённые лапы и попытался припомнить все неясные и ускользающие горести. И когда сердце исполнилось такой тяжести, что дальше некуда, он посмотрел на шар, ища утешения. Шар всегда утешал его. Этим долгим, тёплым, бесконечно красивым и печальным летом папа приходил к нему каждый вечер.

Шар был прохладный, а его синева — глубже и яснее морской, и весь мир становился в нём прохладным, чужим и далёким. В центре мира папа видел себя, собственную растянутую морду, а вокруг отражался изменённый, как во сне, пейзаж. Синяя земная твердь была далеко-далеко внизу и в глубине шара, и там, в недостижимой дали, папа стал искать своё семейство. Они всегда приходили, если он ждал. Стеклянный шар всякий раз отражал их.

Они, конечно, продолжали суетиться и в сумерках. Они же всё время чем-то заняты. Вот Муми-мама выбежала из кухни в погреб за колбасой или маслом к вечернему чаю. А может, проведать картофельную грядку. Или принести дров. И всякий раз у неё был такой вид, будто она идёт по совсем новой и ужасно интересной дороге. Хотя поди знай. Может, на самом деле она и направляется за какой-нибудь тайной приятностью. Или просто играет сама с собой и бродит туда-сюда, чтобы ощутить себя живой.