Маргарита Мастеркова-Тупицына - Лидия Мастеркова: право на эксперимент

сомнение непоколебимые до этого структуры устоявшихся генеалогий и дискурсов. С одной стороны, такой коллапс устоявшихся канонов не пошел на пользу тем художникам, которые уже были вписаны в историю искусства. Тогда как с другой стороны, именно в эту новую волюнтаристскую эпоху расширенных национальных и вкусовых границ каждый может заново без оглядки на мнение коллег определить или сформировать свою «конюшню» художников. Попасть в последнюю стало больше шансов и у московских нонконформистов калибра Лидии.

Безусловно, в этом процессе аффирмации и игнорирования тех или иных художников нельзя не учитывать роль персональных интересов критиков и историков искусства и их временных флуктуаций. История, связанная с написанием Розалинд Краусс (профессора, у которого я училась в аспирантуре) книги о Виллеме де Кунинге в 2016 году, чью картину «Эшвилл II» Лидия видела на Американской выставке в Москве в 1959 году, продемонстрировала именно такой сдвиг в пристрастиях историка искусства, известного своими многолетними твердыми преференциями, касающихся выбора художников и тем для исследования. Реакция коллег была незамедлительной. Бывший редактор легендарного журнала Arts Magazine Барри Швабски написал: «Что может быть более неожиданным, чем книга Краусс о де Кунинге?»^[11], имея в виду то, что раньше она его игнорировала, ставя на пьедестал Джексона Поллока как единственный пример радикального канона в абстрактном экспрессионизме, а теперь, согласно Швабски, рассыпается в комплиментах де Кунингу. Однако в конце рецензии Швабски отвечает на свой вопрос «Что объясняет это изменение? Возможно, Краусс ностальгически возвращается к своим корням. Отрывок с благодарностями удостоверяет, что де Кунинг был предметом ее дипломной работы в колледже Уэллсли. Это был 1962 год: прошлое тяготеет к повторам»^[12]. В этом заключении, касающемся «поисков утраченного времени», знаменательно название рецензии Швабски «Я живу в собственном мире», так как это наводит на мысль, что глобализация искусства и его институций на самом деле выявляет не общность интересов, а склонность к личностной ориентации, и приводит к зацикливанию на своем микрокосмосе даже в случае тех, кто всегда стремился к созданию универсальных художественных структур и теоретических конструктов. Другими словами, спасение утопающих дело рук самих утопающих. Похоже, что именно такой импульс сыграл роль и в моем решении развернуться в сторону прошлого и написать книгу о Лидии Алексеевне Мастерковой. Ведь ее канон абстрактного искусства был моим первым домашним университетом, инициировавшим меня в мир искусства с конца по системе русского футуризма.

Нью-Йорк, 2020

Выражаю благодарность Виктору Агамову-Тупицыну, Сергею Александрову, Джо Викери, Наталии Волковой, Ольге Дубицкой, Александру Извекову, Андрею Кондакову, Саше Обуховой, Александре Трацевской-Смык, Маше Тупицын, Игорю Цуканову, Марии Чуйковой, Айгуль Юсуповой и Антонине Трубицыной.

Глава 1 Кому война, кому глоток свободы

Мы не ощущали всего ужаса войны.

Лидия Мастеркова, 2006^[13]

Лидия Алексеевна Мастеркова родилась в историческом 1927 году, когда Иосиф Сталин отделался от своего главного врага Льва Троцкого, расчищая дорогу к единоличному правлению. В не менее драматичном (военном) 1943 году она вступила на стезю «редкой и опасной профессии» альтернативного художника – вскоре после того, как ей прислали извещение об открытии художественной школы на улице Чудовской. В своих дневниках авангардисты Александр Родченко и Валентина Кулагина описывают начало 1940-х годов как период «умеренный и переломный», имея в виду не только ход войны, но и ослабление контроля МОСХа над инакомыслящими коллегами. Комментируя атмосферу на собраниях членов МОСХа, Кулагина пишет: «Вопросы ставят остро и открыто, года 2 тому назад, наверное, [Борис] Дейкин бы не выступил со словами, что художники берут и выполняют заказы, к которым относятся так, что это является самоубийством художника»^[14]. Несколькими днями позже она добавила: «Люди недовольны художественной политикой, критикуют систему заказов»^[15]. Для Кулагиной такой поворот был особенно неожиданным, так как в недавнем 1938 году был арестован и расстрелян ее муж, художник Густав Клуцис, а Родченко в том же году с ужасом констатировал: «Ходят слухи, что люди страдают от доносов невинно… --">