In Umbra: Демонология как семиотическая система. Выпуск 8

чтения, поскольку увеличивали текст
[Neaman 1993: 208, fig. 6; Daxecker 1997: 169; Ilardi 2007: 18–26,
fig. 66–68; Frugoni 2011: 16, fig. 4, 5, 327–328].
К тому моменту, как Томмазо да Модена изобразил очки,
этим изобретением пользовались уже три поколения ученых
клириков и других специалистов, профессионально работавших
с рукописями и записями. Потому неудивительно, что в искусстве очки превратились в атрибут пожилых интеллектуалов и
всех, кто в силу своего ремесла был связан с чтением и письмом.
Вероятно, сразу или вскоре после того, как очки появились на изображениях, их, в силу средневековой привычки
к анахронизму стали «переносить» и в далекое прошлое. В них
начали представлять древних отцов церкви, а также апостолов,
евангелистов и реже ветхозаветных пророков – прежде всего
тех, кто достиг немалых лет и должен был утратить природную
зоркость2 (ил. 2–4). Апостолы в очках регулярно появляются на
позднесредневековых изображениях Успения Богоматери, где
кто-то из учеников Христа без «стекол для чтения» не может
разобрать текст молитв или псалмов [Daxecker 1997: fig. 1, 2;
Frugoni 2011: 17–24, fig. 9–12; Ilardi 2007: 270–272, 276–291,
fig. 9–25] (ил. 5). Из «докторов» церкви в очках или с очками,
лежащими на столе, чаще всего представляли Августина Гиппонского († 430), наверное, самого влиятельного западного богослова, и Иеронима Стридонского († 419/420) – образцового
христианского интеллектуала: аскета, экзегета, историка и переводчика Библии с древнееврейского и греческого на латынь
(ил. 6).

12

Оптические иллюзии. Очки апостолов и очки сатаны

Боговоплощение под лупой
В середине
р
1430-х гг. Ян ван Эйк написал образ
р Девы
Марии, в который был инкорпорирован портрет донатора Йориса ван дер Пале (ок. 1370–1443), каноника церкви св. Донатиана
в Брюгге. Это изображение было предназначено для семейной
часовни, где должно было упокоиться его тело, и где другим
клирикам предстояло служить заупокойные мессы на помин его
души.
В центре на престоле восседает царственная Мадонна
с Младенцем. По ее правую руку стоит епископ Донатиан Реймский, небесный покровитель Брюгге, а по левую на колени
опустился сам пожилой каноник (ил. 7). За ним изображен его
тезоименитый святой – воин Георгий в сияющих латах, который
представляет его Богоматери. В руках у ван дер Пале молитвенник или часослов и пара очков с выпуклыми стеклами, которые
ему требовались для чтения (ил. 8). Ван Эйк, непревзойденный
мастер оптических эффектов, даже показал, как строки, имитирующие текст, слегка искажаются одной из линз. Текст в рукописи не читаем, но видно, что он начинается с инициала «D»,
возможно, это слово Domine («Господи») [Smith 2014: 58].
Кажется, будто ван дер Пале только что оторвал взор от
книги. Однако на Богоматерь он тоже не смотрит: его взгляд, как
и на многих портретах донаторов, помещенных внутрь какогото сакрального действа, устремлен вперед, в пустоту. Вряд ли
ван Эйк стал бы изображать ван дер Пале с очками в руках, если
бы они действительно не требовались немолодому канонику
для чтения. Однако до него в европейской живописи ни один
из донаторов не был запечатлен в очках, хотя многие наверняка
ими тоже пользовались. Зачем понадобилось подчеркивать его
возраст и слабость его зрения? И нет ли в этой детали скрытого
символического послания?
Поскольку похоже, что еще мгновение назад ван дер Пале
был погружен в текст псалмов или молитв, Крэйг Харбисон
вполне убедительно предположил, что сакральная сцена, которая предстает перед ним и перед нами, – это визуализация его
духовных упражнений. Не видение, явленное перед его физическим взором (как в многочисленных средневековых текстах,
где пространство, в котором находится визионер, внезапно

13

М.Р. Майзульс

озаряется светом, и перед ним предстает Христос, Дева Мария,
ангел-вестник или кто-то из святых), а скорее образ, возникший
в его сознании в ходе молитвенных размышлений о Богоматери
и ее божественном Сыне. Изобразив очки не на носу, а в руке
каноника, ван Эйк показывает, что тот отвратил свой взор от
чувственной, материальной реальности и погрузился в себя, во
внутреннее созерцание, для которого линзы уже не требуются
[Harbison 1985: 100–101, fig. 17; см. также: Rothstein 2005: 49–50,
fig. 8; Williamson 2013: 29, fig. 16].
Восприняв эту гипотезу излишне буквально, другой исследователь нидерландской живописи, Стивен Хэнли, возразил
Харбисону, что до второй половины XV в. --">