Илья Николаевич Березин - Рамазан в Стамбуле

зрителей.

Прежде всего лекарь спрашивает:

– Come state, signor?

Карагез, принимая это за турецкую фразу, обращается в недоумении к другу своему:

– Что это говорить этот френг: „ким уста“ (кто наставник)?

Потом лекарь допрашивает карагеза, какой он нации, не Москов ли, но наш балагур объявляет себя цыганом. Далее лекарь обещает карагезу скорое излечение, прибавляя: сколько ни на есть покойников на кладбище Перы, все лечились у меня.

После разных проделок Карагез, наконец, вырывается из тимар-ханэ и является домой; недовольная жена его говорить:

– „Кашки сень ульдун“, о, если б ты умер! (Это может значить: что? бы тебе умереть?)

Карагез принимает слова жены за наличную монету и в восторге от ее привязанности.

Грязная и маленькая кофейная в предместье Топханэ, подле главной пристани, в одну из ночей Рамазана давала следующую версию, представляемую очень часто и в других кофейнях.

Карагез и Хаджи-Айвас обеднели до того, что нечего им есть. Хаджи-Айвас объявляет, что у него осталась ученая кастрюлька (тэнджере); карагез, не желая отстать от друга, хвалится ученым котлом (казан).

– „Насл сенын казан окумишь“, как это твой котел учен? – спрашивает с сомнением Хаджи-Айвас.

– А как учена у тебя кастрюля? – отвечает Карагез и, пользуясь случаем поврать, начинает рассказывать своему другу, как выучился котел его читать и писать, слушал лекции в медресе, потом служил „кятибомы“ (секретарем) в диване и т. д.

Но все это не спасет друзей от нищеты и голода: Хаджи-Айвас предлагает наконец переменить имена и устроить „бейрам-бешики“, качели. В восторге от этой выдумки, они пляшут и при этом происходит несколько грязных сцен.

Карагез собирает деньги за качели: Хаджи-Айвас является делить барыши.

„Бир пай беным дыр, бир пай Карагезын дыр, бир пай бейрам-бешикчи дыр“, одна доля моя, другая доля Карагеза, а третья доля качельщика, отвечает Карагез. Всего было три доли, и таким образом Хаджи-Айвасу не достается ничего.

Приходит качаться жид „ягуди“, но от страха он падает с качелей и убивается. Карагез относит труп к дому Хаджи-Айваса; тот оттаскивает его к жилищу карагеза, и это странствование жидовского трупа продолжается до тех пор, пока уставший Хаджи-Айвас велит жидам взять своего умершего единоверца. Вопли и рыдания целого жидовского квартала, представленные актером очень верно и комически.

В небольшой кофейне, на конце Стамбула близ Саманние, происходило однажды следующее:

Хаджи-Айвас хвастается, что он разбогател, говорит, что у него отличный повар, и приглашаете к себе обедать карагеза. Приятели идуть, приходят к Хаджи-Айвасу и садятся за стол. Разумеется, не только повар, но и сам обед оказываются пуфом: подают за столом не блюда, но каламбуры в виде разных блюд. Карагез, однако же, не показывает виду, что он одурачен, ест и пьет, будто бы все подносимое и хвалит повара и стол. После обеда подают кофе и трубки.

– „Иште, эфендим, иемень кахвэси“, вот, господин мой, йеменский кофе, говорит Хаджи-Айвас. Карагез мстит каламбуром:

– „Иокь, ЭФЕНДИМ, даха иемемишь“, нет, господин мой, еще не ел. – В заключение карагез колотит своего друга, и тот убегает.

После одной глупой сцены уженья, Хаджн-Айвас опять является и предлагаете карагезу прислать к нему „ашиков“, восторженных, которых он будет дурачить тем, что будто один богач обещал за решение такой-то „муаммы“, загадки, 25,000 пиастров. Карагез соглашается.

Являются восторженные, сначала терьяки, потом жид, наконец араб: карагезу, однако, не удается одурачить их, и досаду свою, разумеется, он вымещает на друге Хаджи-Айвасе.

Но довольно! Я считал необходимым привести сцены из турецкой комедии, потому что это единственное драматическое представление целого народа или лучше сказать целой империи, и еще потому, что карагезом восхищается не одна чернь, но и высшие сословия. Не ручаюсь за верность известия, но слыхал, что карагез дается и в харемах. О, бедная нравственность! Какое тебе плохое здесь житье! Что меддах приглашается в харемы и даже является в них дорогим гостем, это не подвержено никакому сомнению; нет ничего невероятного, что и карагез проникает тем же путем…

В этом-то заключаются рамазанные увеселения, предмет нашей статьи. Что происходит в домах, это не интересно, да и выше было уже об этом говорено: вообще в домах тихо, пусто и темно, потому что все мужское население наслаждается в кофейных кейфом и благознаменательной отрыжкой…

Но --">