Вячеслав Иванович Иванов - Дионис и прадионисийство

докторскую диссертацию, подведшую некий итог обдумыванию им темы Диониса. Дополненная четырьмя главами, диссертация эта была опубликована в 1923 г. под названием «Дионис и прадионисийство». Книга, выпущенная мизерным тиражом, давно сделалась большой редкостью. Четыре ее главы напечатаны в качестве приложения к ивановским переводам Эсхила, вышедшим в 1989 г. в издательстве «Наука», полностью же это замечательное творение Вячеслава Иванова впервые воспроизводится только теперь.

Сказать, что оно такое, так же трудно, как выразить одним словом, кто таков был его автор. Трактат по палеоэтнографии, по истории искусств или культов? Все это в нем есть, и уже замечено и оценено (См.: Брагинская Н. В. // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М., 1988. С. 294—329). Но все эти штудии для Иванова лишь фундамент, краеугольный камень духовного здания, возводимого им для решения насущной религиозной задачи. Сказано: «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они» (1 Ин 4.1). «Проверив историей Ницше» (слова Андрея Белого), Иванов «исследовал и испытал мудростью» дух музыки, породивший, как объявил немецкий мыслитель, трагедию, и нашел, что это Дух Божий, и маски трагедии предваряют собою огненные языки Пятидесятницы. Вячеслав Иванов впервые, пожалуй, обнаружил и обнародовал не просто сакральный — об этом знали задолго до него — но сакраментальный смысл трагедии.

Таинство есть «видимое слово», говорит Августин. Но что такое трагедия, как не первый случай, когда слово предстало во плоти, и в пластике актеров было не просто видимо, а и нарочно выставлено на показ, сделалось действом («драмою») и зрелищем («театром»)? И простое ли это человеческое слово, или же Слово-Бог, явившее Себя — пусть «как бы сквозь тусклое стекло» — помраченному грехом взору падшего и еще не искупленного человека? «Новым заветом в эллинстве» называет Иванов религию Диониса, «потому что она впервые устанавливает между человеком и божеством единящую обоих связь, переживаемую во внутреннем религиозном опыте энтузиастических очищений» (см.§ XIV настоящего издания). Возможную полноту такого опыта дала трагедия, ставшая «глубочайшим всенародным выражением дионисийской идеи» (см. § XIV), а связь, ею осуществляемая между прихожанами и одержащим их Божеством, обладала не только чувственною животрепещущей убедительностью, безусловностью, но и созерцательной чистотой, была и телесной, и мистической вместе. Иванов неотступно подводит читателя к мысли, что дионисийство есть некое «упреждение» христианства, в трагедии же заставляет различить как бы пробный оттиск вселенской Церкви, мистического тела Христова, поддерживающего единение своих земных и небесных, видимых и невидимых членов посредством таинств. И не зря он говорит, что вакхический культ «дает импульс раннему развитию „теологии"» (см. § XIV). Саму его книгу можно считать выдающимся теологическим сочинением по протоэкклесиологии.

Но и это еще не полное определение ее сути. Замечательно, что Иванов богословствует не одними значениями слов, а и звучанием их, звучностью и созвучиями, проповедует интонацией и ритмом своего рассказа, благовествует поистине одическим «штилем» его, строем — чинно-торжественным и вместе возвышенным и вдохновенным. Он богослов-поэт, каким из русских первым был Державин.

И вот что еще необходимо сказать напоследок. Андрей Белый в «Начале века» вспоминает о необыкновенном гостеприимстве и радушии Вячеслава Иванова. Столь же гостеприимны и радушны его дионисические исследования. В них не найти ни капли нарочитого мудрствования, ни следа снобизма «посвященного», они распахнуты навстречу читателю, как бы приглашая и залучая его в себя, чтоб одарить сверкающим множеством драгоценных мыслей, оправленных в безызъянное и полновесное золото дивной русской речи.

Право же, счастлив, кто держит в руках эту книгу. И тот, кто благодаря ей узнает Вячеслава Иванова. И тот, кому она поможет вновь с ним повстречаться как с добрым другом и учителем.

От редакции

Предисловие

Могущественный импульс Фридриха Ницше обратил меня к изучению религии Диониса. Гениальный автор «Рождения Трагедии» показал в нем современности вневременное начало духа, животворящее жизнь, и как бы ее первого двигателя. В его пробуждении видел он залог всеобщего обновления. Но не то же ли, еще раньше, хотел сказать на своем языке Достоевский проповедью --">