В. И. Баранов - Алексей Толстой и его «эмигрантский» цикл

угрозы фашистской диктатуры:

«Фашизм, о котором каждого приезжающего всегда с большим любопытством расспрашивают в России,— явление, логически вытекающее из последствий войны». «Немецкий фашизм свиреп, мстителен и реакционен. Он не будет знать пощады. Он не простит Рура, Силезии и колоний… Сейчас немцам, настроенным фашистски, нечего больше терять — они страшны…». «Одновременно происходит усиление и увеличение лагеря коммунистов…»^[2].

Угроза фашистской диктатуры нашла своё отражение и в публицистике А. Толстого: в статьях «Несколько слов перед отъездом» и «Задачи литературы», а также в условно-аллегорической форме в романе «Аэлита», написанном, кстати сказать, ещё в 1922 году в Берлине, но опубликованном в Советской России. И, конечно же, не случайно в центре романа оказался красноармеец Гусев. Отнюдь не лишённый элементов стихийно-анархического мироощущения, он вместе с тем готов беспощадно воевать с любой социальной несправедливостью. Высокую оценку «Аэлите», «в которой художественная правда предстаёт с поражающей силой», дал замечательный художник-коммунист Д. Фурманов.

Наконец, надо вспомнить, что в годы эмигрантских скитаний А. Толстым написаны «Детство Никиты» и первая часть его будущей трилогии «Хождение по мукам».

Демонстративный разрыв с лагерем эмиграции, всё более последовательное принятие правды революции и были той органической основой, на которой формировалась антиэмигрантская тема в творчестве А. Толстого. При этом безосновательными оказываются всякого рода окололитературные легенды, а то и просто сплетни о том, что А. Толстой якобы «приспособился» к большевикам, был неискренен. Увидев, что весь наш народ пошёл за Советской властью, художник объединился с народом. После всего сказанного становится понятно, почему писатель столь демократического мироощущения, каким был А. Толстой (вспомним «Детство Никиты»), мог не иначе как с презрением писать о людях, которые давно уже вели паразитический образ жизни, причём вред их для родины был тем большим, чем больше были их претензии представлять себя в качестве своего рода национальной элиты.

Рассказ «Рукопись, найденная под кроватью» А. Толстой считал одной из центральных вещей, написанных за рубежом. Его герой Александр Епанчин — потомок старинного дворянского рода, который значится ещё в «Готском альманахе». Но чем дальше, тем больше Епанчины порывали с народом духовно, превращались в захребетников. Эмиграция для таких лиц — лишь завершение давно начавшегося процесса отрыва от Родины. Ни о какой драме здесь, собственно, и не может идти речь.

В своей исповеди Епанчин доходит до предельного маразма. Он имеет лишь одно прочное убеждение: все люди сволочи, «унылое дурачьё», вся Россия — «нужник», а «высшее, что есть в жизни — покойно заснуть, покойно проснуться и покойно плюнуть с пятого этажа на мир». В минуту откровенности он вынужден признать: ничто его в жизни не интересует, кроме чашки кофе да уютного абажура…

Видный критик 20‑х годов Вяч. Полонский, немало внимания уделявший литературе эмигрантского лагеря и обобщавший черты её «героя», писал:

«…когда всматриваешься в эти „искания“ белогвардейского интеллигента, то видишь, что причиной его недовольства революцией, источником его ненависти были не столько какие-нибудь важные, принципиальные положения, сколько вот это лишение удобств, тепла, котлет — вообще съедобного в самом широком смысле слова. Недаром во всей белогвардейской мемуарной литературе лейтмотивом проносится единодушный вздох: „Как мы раньше ели! Куда девались наши сытные обеды с аппетитной сервировкой и вкусным вином!“»^[3].

В конце концов Епанчин не только теряет человеческий облик, но начинает испытывать своего рода «самоусладу гнусностью и грязью». Личность деградирует, саморазрушается, «отрекается от самого себя». Грани между «я» и «не-я» стираются. Начинается какая-то жуткая фантасмагория…

Изображение падения русских эмигрантов органически сочетается в творчестве А. Толстого с обличением гримас западной цивилизации («Убийство Антуана Риво»). В некоторых произведениях оба мотива переплетаются, образуя единое целое («Чёрная пятница»).

Одним из первых и наиболее значительных произведений

--">