С. Г. Боровиков - От составителя

повесть к «теме», даже и столь огромной, как власть бюрократии. А ведь последняя раскрыта прямо-таки в эпических масштабах, от кропотливых методов ежедневной работы до духовных идеалов её «лучших представителей»: «И как идеал зиждется перед моим истомлённым взором то общество, где деловая официальная бумага проела и проконтролировала людей настолько, что, будучи по существу порочными, они стали нравственными». Идеал, как мы знаем, был осуществлён на практике Сталиным, думается, вовсе не случайно враждебно внимательно относившимся к А. Платонову.

От какого же идеала шёл сам писатель, когда обличал пороки действительности? (Насколько проще звучит этот вопрос по отношению к М. Булгакову!)

М. Горький по поводу романа «Чевенгур» писал Платонову: «…при неоспоримых достоинствах работы Вашей, я не думаю, что её напечатают, издадут. Этому помешает анархическое Ваше умонастроение, видимо свойственное природе Вашего „духа“».

Анархический? Не случайно ли легло на бумагу это слово у Горького? Если рассуждать от противного, то не случайность, а обдуманность горьковского определения станет очевидной.

Вскоре, уже в другом письме, Горький напишет:

«В психике Вашей,— как я воспринимаю её,— есть сродство с Гоголем. Поэтому попробуйте себя на комедии, а не на драме. Драму оставьте для личного удовольствия.

Не сердитесь. Не горюйте… „Всё — минется, одна правда останется“.

„Пока солнце взойдёт — роса очи выест?“

Не выест.

А. П.»

Знал ли М. Горький «Город Градов», предлагая Платонову комедию? Во всяком случае, всегдашняя его чуткость к творческой индивидуальности художника и здесь была направлена на пользу писателю, и можно лишь жалеть о том, что с годами Платонов не развил, а затомил в себе великолепный сатирический дар, проявившийся не только в «Городе Градове», но и в рассказе «Усомнившийся Макар», пьесе «14 красных избушек», романе «Чевенгур».

Герой повести «Город Градов» — и поэт канцелярского дела, из наслаждения переписывающий бумаги. Башмачкина мы жалеем вместе с Гоголем. А Шмакова?

Понять Шмакова, отношение к нему автора можно во всей раме градовского действия, в хороводе шмаковских собратьев, увлечённых бюрократическим переустройством действительности. Эти лица слиты воедино и, словно сказочное чудище, обладают тремя вполне автономными головами и лицами. Одно — для начальства и народа — лицо социально-озабоченное, имеющее в глазах непреходящую веру в социализм и неустанную заботу о трудящихся, второе лицо — друг для друга: феноменально-бюрократическое, осознающее себя как важнейшую, даже ведущую силу любого общества, меж которыми для них нет принципиального различия — им по плечу любое; и наконец, лицо просто человеческое, бытовое, с разными мелкими симпатичными и несимпатичными чёрточками, привычками и слабостями.

«Канцелярия стала их милым ландшафтом. Серый покой тихой комнаты, наполненной умственными тружениками, был для них уютней девственной натуры. За огорожами стен они чувствовали себя в безопасности от диких стихий неупорядоченного мира и, множа писчие документы, сознавали, что множат порядок и гармонию в нелепом, неудостоверенном мире».

Все они — идеологи. И почти патологически чуждый нормальной жизни Шмаков, сочиняющий «Записки государственного человека», и бойкий Бормотов, высказывающийся на вечеринке перед сослуживцами. Они отлично понимают и друг друга и роль свою, ибо «не было бы в Градове учреждений и канцелярий, не уцелела бы советская власть и не сохранилось бы деловой родственности от старого времени, без чего нельзя нам жить». Сцена «в условном доме вдовы Жмаковой» исполнена зловещей энергии, которую сообщает ей впечатление неостановимой силы бюрократического бумажного племени. Они и сами свою силу осознают: «История текла над их головами, а они сидели в родном городе, прижукнувшись, и наблюдали, усмехаясь, за тем, что течёт. Усмехались они потому, что были уверены, что то, что течёт, потечёт-потечёт и — остановится».

Разумеется, увиденное художником абсурдное для здравого человеческого смысла их бытие содержит тьму смешного. Андрей Платонов вводит это смешное как бы равнодушно, без малейшего нажима, и оттого оно лишь убедительней, при всей абсурдности:

«Бормотов собрал на своей квартире старожилов и хотел объявить в Градовской губернии

--">