Константин Ильич Плужников - Забытые страницы русского романса

спокойно развивается на фоне остинатной фигуры в фортепианной партии, изображающей мерный бой часов. Она и зарождается из самого звучания «боя» (из звука ми-бемоль). Первая фраза — еще не пение, это мысли «про себя», вызванные безнадежной скорбью:

Часов однообразный бой,

Томительная ночи повесть!

Язык для них равно чужой

И внятный каждому, как совесть!

Смятение, отчаяние, которыми должен здесь полниться певец, выражается в тесситурных трудностях: кульминация дана композитором на переходных нотах (тт. 21—23, 28—30, 32—35), причем необходимо выполнить достаточно подробные указания на градации звучания, например, на словах «И наша жизнь стоит пред нами, как призрак, на краю земли» — их четыре у вокалиста, но он еще должен соразмеряться с многочисленными штрихами у пианиста.

Последний раздел романса идет на почти неизменном музыкальном материале первого раздела. Протягивая арку, он возвращает нас к образу времени — летописца, бесстрастно, невзирая на людские страдания, отсчитывающего за веком век. Это — реальность. Но не этой объективной картиной завершается романс, а дополнительным разделом из 12 тактов — вокализ, исполняющийся полузакрытым ртом. Мелодически это фразы новые, но у рояля сохраняются мотивы боя часов, оттого усиливается впечатление горя, плача, воплощенного в этом удивительном «слове» печали. Этот раздел можно трактовать и как реквием по угасшей душе.

«Слезы» (соч. 37, № 2).

Слезы людские, о слезы людские,

Льетесь вы ранней и поздней порой...

Всего шесть строк в стихотворении Тютчева, но сколько в них боли! Кажется, что они написаны в одночасье, в страдальческом порыве, но говорят они о всечеловеческом горе, а не только о потрясенной собственными переживаниями душе. Интонирование первых слов печальное, но скорее «размышляющее» (тт. 9—11), как и распев второго слога в слове «порой» (тт. 12—13). Но вот композитор вводит отсутствующий в стихотворении еще один (третий) повтор слова «слезы», мелодия расширяется по диапазону, уходя в верхний регистр, многочисленные альтерации в мелодии, лихорадочное биение аккордов — все это создает впечатление непосредственности и силы переживания. В тактах 21—25 «стенация» голоса (Piú mosso) буквально на каждом звуке сопровождаются взволнованными и резко размашистыми аккордами, охватывающими огромный диапазон. Поражает «строительное» мастерство композитора: вступлением и заключением, распевом слогов он значительно расширяет рамки стихотворения.

Следует вдуматься, почему последние слова стихотворения «в осень глухую, порою ночной» поются на материале буквального повтора вступления к романсу (тт. 24—29), более того, слов не хватает на все 6 тактов и последний слог вокализируется 4¹/2 такта. Почти не прибегая к внешней изобразительности, композитор добивается утонченного слияния-сосуществования изобразительного и выразительного в этом тоскливо протянутом звуке — это и «звук» осени, и плач, что подчеркивается ниспадающими хроматизмами сопровождения, это и долгая-долгая мысль...

Истинным шедевром является романс «О чем ты воешь, ветр ночной?» (соч. 37, № 5). К этому стихотворению Тютчева композитор уже обращался: в 1913 году он написал большую сонату (соч. 25, № 2, ми минор, посвящена Рахманинову), которой, как уже говорилось, предпослан эпиграф — строки из этого стихотворения.

Зимой 1919 года на фронте умер от тифа брат композитора К. К. Метнер. Николай Карлович страшно переживал это известие, по словам близких, «все существо его было зажато печалью». Жил Метнер тогда в сельце Бугры Калужской губернии, в скромном домике, в отдалении от людей, в лесу. Там и связалась боль утраты с тревожными видениями и предчувствиями сонаты ми минор, со стихотворением Тютчева, и родилась песня на этот же текст, которую он посвятил брату, а также романсы «Бессонница» и «Слезы».

От начала до конца романс пронизан непрерывным единообразным движением, выраженным в правой руке арпеджированными аккордами (триоли шестнадцатыми) и в левой полутоновыми хроматическими «подголосками» (восьмые). Такой характер аккомпанемента создает определенные трудности для певца, так как он ведет свою вполне самостоятельную линию. Существенно другое: параллель равновеликих начал — природы и человека, но одно из них вечно, а другое — смертно, и оттого его мука, его страх перед хаосом. Особенно напряженно звучат последние две --">