Борис Ефимович Гройс - Массовая культура утопии

притягательность социалистиче­ского реализма в том и состоит, что в свое время он никому не нравился. Это искусство не отвечало ни­какому реально существовавшему вкусу, никакому реальному общественному спросу. Но в то же время это искусство создавалось с твердым убеждением, что оно понравится человеку, когда этот человек станет лучше и совершеннее — не таким опустившимся и развращенным буржуазной куль­турой, каким он являлся в то время. Зритель социалистического реализма мыслился как часть произве­дения искусства и одновременно его главный продукт. Социалистический реализм был попыткой соз­дать человека, которому будут сниться социалистические сны.

Ради создания такого нового человека — и прежде всего ради создания новой публики для своего искусства — художник объединился с властью. Сразу после Октябрьской революции значительную часть русского авангарда охватили чувство восхищения советской властью и желание с ней сотрудничать. Художники надеялись объединить эстетическую диктатуру с диктатурой политической, способной преобразовать реальность в соответствии с единым художественным планом. В глазах многих художни­ков революционное упразднение рынка означало конец зависимости от публики, конец господства ком­мерции в искусстве. В Советском Союзе искусству требовалось понравиться крайне узкому кругу поли­тического руководства, чтобы приобрести небывалую массовую эффективность и сделаться едва ли не вездесущим в масштабах целой страны. Конечно, эта игра была опасна, но приз в ней казался огромным. Тоталитаризм XX века есть предельная в своей радикальности попытка тотального преобразования са­мой жизни: художественно-политический субъект получает здесь абсолютную свободу благодаря тому, что ликвидирует все унаследованные от прошлого моральные, экономические, институциональные, правовые и эстетические границы, ограничивающие его художественно-политическую инициативу.

Происхождение социалистического реализма

И все же: внешний вид советского искусства тридцатых-сороковых годов ничем не напоминает более раннее искусство русского авангарда. Поэтому у многих его исследователей возникало впечатле­ние, что речь идет всего лишь о реставрации прошлого, проведенной политическим руководством, ко­торому не хватало модернистского эстетического образования. Однако обращение советского искусства к фигуративности, к мимесису, к изображению человека в окружающей его реальности ни в коем случае нельзя интерпретировать как простое возвращение к доавангардному прошлому. О возрождении тради­ционной натуралистической живописи здесь не может быть и речи. Конечно, многие традиционно мыс­лящие и работающие художники, оправившись от поражения, нанесенного им авангардом, воспользова­лись новой политико-идеологической конъюнктурой для придания новой значимости своему искусству. Но если мы сравним основную массу репрезентативной для того времени художественной продукции с примерами из более ранних периодов в истории искусства, то заметим, что в случае официального со­ветского искусства невозможно говорить о простом возвращении к классической миметической кар­тине. Скорее здесь имеет место художественное освоение новых медиальных средств — прежде всего фотографии и кино, которые, конечно, тоже являются миметическими.

Впрочем, обращение к медиальному миметическому изображению в тридцатые годы происхо­дило повсеместно, а вовсе не только в странах с тоталитарными режимами. Сюрреализм, магический реализм и другие реализмы этого времени прибегают к изображениям и техникам, позаимствованным из бурно развивающихся масс-медиа. Внимание к этим изображениям и техникам со стороны поставан­гардного, в том числе тоталитарного, искусства, разумеется, обусловлено не только тем, что их мас­совое распространение сулило увеличение социально-политического влияния этого искусства. Исполь­зование в искусстве квазифотографических средств наделяет внутреннюю, скрытую реальность фанта­зии или желания психологической убедительностью. Возникает эффект отождествления реальности и фантазии, настоящего и будущего, внешнего и внутреннего. Тоталитарное, в том числе советское, ис­кусство является частью этого единого проекта искусства тридцатых годов, направленного на достиже­ние неразличимости реальности и фантазии, естественного и

--">