Александр Этерман - Der Tod und das Mädchen (Смерть и девушка)

Der Tod und das Mädchen

Смерть и поэтическая метафизика Чезаре Павезе

Жизнь начинается этак примерно в двадцать –

После первых позывов к самоубийству.

Замечательный итальянский писатель Чезаре Павезе покончил с собой в

августе 1950 года. Ему было 42. Ему так захотелось. Вообще говоря, ему

захотелось давным-давно.

Естественно спросить: чего именно – и почему?

1

Смерть – старое пугало. Она же – старое очарование. Согласно великой

европейской традиции, которая, увы, не единственная, она непременно придет,

неизвестно когда, неважно какая, по-английски бесполая, по-немецки

мужественная, по-русски и по-итальянски – особа женского рода, да еще на

редкость соблазнительная. Остается обсудить два вопроса: о ее материальности

и о своевременности ее прихода.

1

С материальностью дело обстоит просто – и сомнительно. Резонно, хоть и не

вполне оригинально, Дж.К. Роулинг научила Гарри Поттера после гибели

любимого человека несколько опосредованным, но вполне ясным образом видеть

смерть – вернее, магических животных, невидимых для тех, кто со смертью

вплотную не сталкивался, в том числе, для самого Гарри до определенного

момента. Сходным образом Одиссей поил в подземном царстве души умерших

кровью, чтобы те стали видимыми – в более позднем варианте, ощутимыми, еще

вернее, чтобы они заговорили. В более поздние времена колдунья вызвала по

требованию царя Саула дух пророка, поначалу (если не до самого конца)

видимый ей одной. Словом, как смерть, так и ее подданные, призраки, сами по

себе не слишком ощутимы.

Со сроками все несколько путанее. Безвкусный де Голль громко чревовещал,

что смерть придет, что он умрет, обязательно умрет, по другой версии – ни за что

не забудет умереть. Но у генерала, страдавшего синдромом Жанны д’Арк, смерть

была неубедительна и криклива. Да и запоздала она (к костерку) лет на двадцать

пять.

С другой стороны, факт остается фактом: к кому только смерть не приходила.

К Пушкину, например. К Достоевскому. Нам, воспитанным в России, к смерти,

вернее, к смертям (двум не бывать, одной не миновать) не привыкать. Так уж

обучены.

Впрочем, чернильницей запустил в нее чистокровный немец.

2

Кажется, в самом начале 1975 года, в морозный московский зимний день я

приобрел неподалеку от Белорусского вокзала с двух соседних лотков

превратившееся в камень эскимо и серо-синий том прозы Чезаре Павезе. Я

совершенно не представлял, что именно прихватываю в придачу к куску сладкого

мрамора. Зачем я купил неведомую книгу? Скорее всего, из снобизма.

Полагаю, эта томик остался в Москве, в чьих-нибудь благородных руках.

Сейчас на моем столе лежит его точная копия, почти того же цвета, уж точно того

же (1974) года издания. Только переплет немного выцвел.

Имя Павезе в тот волшебный момент было мне незнакомо. О его судьбе

(персональной, равно как и литературной) я, конечно, не слыхал. Тем не менее,

2

эта чертова судьба пленила меня еще до того, как я проглотил открывавшую книгу

повесть "Прекрасное лето". Вполне хватило коротенького предисловия.

Без этого предисловия нам не обойтись. Его написал давно и удобно

покойный (1921-1976, смерть пришла к автору рано, как и ко многим персонажам

нашего повествования, – через два года после выхода книги) Георгий Брейтбурд,

крупный специалист по итальянской культуре, поэт, партиец и, увы, чиновник от

иностранной литературы, надзиравший над итальянской ее ветвью в советском

культурном пространстве. Справедливости ради отметим, что Брейтбурд

присутствует в упомянутой книге не только как партийный надзиратель и автор

предисловия – он еще и переводчик. Это он перевел, превосходно, на