Лудовико Ариосто - Неистовый Роланд. Песни I–XXV

литературно образованного общества не одной лишь Феррары, но всей Италии XVI в. Он тщательно очищал свой роман от диалектизмов, которые нередко встречались в романе Боярдо, но, добиваясь петрарковской чистоты и ясности, всячески избегал тосканизирующей архаики и пуризма. Ему хотелось придать национальному литературному языку «Неистового Роланда» непринужденность живой разговорной речи, и он обогащал повествование (впрочем, и тут избегая крайностей) местными речениями, поговорками и — в отдельных случаях — эпическими формулами площадных сказителей, которые только еще больше подчеркивали ренессансную индивидуальность автора, свободно владеющего всеми оттенками имеющегося в его распоряжении лексического и стилистического материала. То же самое можно сказать о стихе на редкость непринужденном, гибком и музыкальном. Строфа, которую Джованни Боккаччо ввел в ренессансные поэмы и романы была огранена Ариосто до ослепляющего блеска и стала именоваться уже у его современников «золотой». Именно в «золотых октавах» «Неистового Роланда» наиболее наглядно материализовался художественный идеал классического, Высокого Ренессанса, что дало основание Бенедетто Кроне называть Ариосто «поэтом гармонии», но создало почти непреодолимые трудности для перевода его романа на другие языки.

В XVIII в. французский писатель Жан Батист Мирабо попробовал перевести роман Ариосто прозой, но его проза сразу же убила ренессансный роман в стихах. «В наших прозаических переводах, — уверял Вольтер, — я никогда не был в силах прочесть ни одной песни поэмы Ариосто». По словам Вольтера, Мирабо не только не передал, но даже не ощутил «светского изящества и чистоты слога, умения пошутить, которым проникнуты все песни поэмы: ему и в голову не пришло, что Ариосто посмеивался над собственными вымыслами».

Сам Вольтер считал возможным переводить «Неистового Роланда» так называемым александрийским стихом. Его примеру последовал Константин Батюшков, принимаясь за перевод романа Ариосто на русский язык. В письме к Н. И. Гнедичу, оправдываясь в несколько вольном обращении с текстом, он уверял приятеля: «засмейся в глаза тому, кто скажет тебе, что в моем переводе далеко отступлено от подлинника. Ариоста один только Шишков в состоянии переводить слово в слово, строка в строку, око за око, зуб за зуб, как говорит Евангелие». Однако, некоторое время спустя, Батюшков, который, к слову сказать превосходно перевел сонет из «Книги песен» Петрарки, отказался от своего дерзновенного замысла создать русского Ариосто, заявив, что поэтов итальянского Возрождения в том числе и Петрарку «не должно переводить ни на какой язык; ибо ни один язык не может выдержать постоянной сладости тосканского».

Через несколько лет Пушкин блистательно опроверг одного из своих любимых учителей. Тем не менее от воспроизведения ариостовой «золотой октавы» он, как известно, отказался, хотя понимал, что сам бы он свободно «совладел с тройным созвучием». Дело было не в способах рифмовки. Как раз в то время, когда Пушкин показал, как по его мнению, надобно переводить роман Ариосто, в русской литературе снова разгорелся спор о строфике Ариосто и Тассо. В защиту ее выступил С. П. Шевырев в статье «О возможности ввести итальянскую октаву в русское стихосложение». Имея в виду октавы, Шевырев, недовольный, как ему казалось, чересчур «гладкими стихами» Пушкина, писал: «Рифма основана на согласовании гласных звуков; созвучие на гармонии согласных. Какому же языку всего более могут они (т. е. октавы. — Ред.) быть свойственны, как не русскому, изобилующему согласными? Ухо русского народа давно признало созвучия, но вкус чопорной моды их не допускает. Как бы особенно приятно было слышать их в шумливом Ариосте!»

Насколько прав оказался С. П. Шевырев, читатель сможет судить по октавам, напечатанным в разделе «Дополнения». Говоря о взрывчатости и неожиданности гармонии итальянского стиха, О. Мандельштам имел в виду прежде всего Ариосто. В посвященном ему стихотворении он писал: «И звуков сомкнутых прелестные двойчатки… Боюсь раскрыть ножом двустворчатый жемчуг». Петрарку Мандельштам переводил, но на «золотую октаву» покуситься не решился.

Публикуемый ныне перевод «Неистового Роланда» — первый полный стихотворный перевод романа Ариосто. Он очень точен и передает смысл романа, говоря словами К. Н. Батюшкова, «слово в слово, строка в строку». Но и от октав --">