Автор неизвестен -- Древневосточная литература - Кодзики. Записи о деяниях древности

рассказ о каком-то одном правлении занимает целый свиток (всего их в памятнике тридцать). В «Кодзики», как и в «Нихонги», первый свиток представляет собой изложение мифологической истории «эры богов», последующие же правления земных императоров разделены на два свитка, каждый из которых объединяет большое число правителей. Очевидно, что составители свода таким образом разделили предшествующую легендарную историю на два крупных исторических периода, которые для них чем-то отличались друг от друга.

Относительно этих различий существуют разные точки зрения. В этой связи представляется интересным наблюдение уже упоминавшегося Курано Кэндзи. Второй свиток, по мнению Курано, посвящен уже не небесной, а земной истории, но эта история еще разворачивается в непосредственном контакте с богами. При императоре Огдзин, последнем императоре второго свитка, пишет Курано, в Японию корейскими иммигрантами были привезены книги конфуцианского канона, и прежде всего десять свитков «Луньюй». Тем самым закончилась эпоха земных владык, чьи деяния творились во взаимодействии с местными «божествами Неба, божествами Земли», и началась история адаптации китайских религиозных, идеологических, культурных идей и феноменов.

Третий свиток начинается с императора Нинтоку, пекшегося о благоденствии Поднебесной, т. е. населяющего ее народа. Как сказано об этом императоре в «Кодзики», при его попечительстве и заботах люди стали процветать, «поэтому о его правлении говорили, что это было правление мудрого государя» (пер. А.Н. Мещерякова). Оборотом «мудрый государь» исследователь перевел иероглифический бином «сё:тэй», который чаще всего прилагался к мудрым и совершенным мужам, носителям добродетели в конфуцианском смысле, и прежде всего к самому Конфуцию. Конфуцианский пафос правления императора Нинтоку (иероглифы его имени означают китайские понятия, условно переводимые как «гуманность-человечность» — яп. нин, кит. жэнь, и «мораль» — яп. току, кит. дэ) еще ярче обозначен в соответствующем разделе «Нихонги», где формулируются принципы «правильного правления» и взаимодействия правителя с народом.

Итак, третий свиток открывает новый идеологический период, окрашенный конфуцианским влиянием. По мнению Курано, меняется сама концепция императорской власти — «священное дитя небесных богов» превращается в совершенномудрого правителя в конфуцианском понимании этого термина.

Развивая далее свою концепцию, Курано выдвигает предположение о том, почему «Кодзики» обрывает повествование именно на императрице Суйко. Хотя этой правительнице в памятнике посвящено всего несколько строк — о том, из какого дворца она правила, где и когда погребена, — в русле религиозно-идеологической концепции Курано ее правление — естественная граница конфуцианской революции. Как мы знаем из «Нихонги», в рамках ее правления, во времена регентства Сётоку-тайси, называемого современными исследователями «апостолом японского буддизма», был оглашен ряд указов, в соответствии с которыми началось утверждение в Японии буддийских идей, в том числе в области государственности. Таким образом, исследователь выстраивает смену идеологических периодов, соответствующих разным концепциям власти и их религиозным и натурфилософским осмыслениям^[3].

Однако «Кодзики» свидетельствует не только о заимствованиях из Китая. Это еще и материал для предположений о том, какова предыстория японского народа, из каких племен, пришедших в разное время на Острова, она складывалась, и какие из них, помимо племени тэнно — Небесный владыка (титул японских императоров), — сыграли существенную роль в становлении общеяпонской культуры. «Кодзики» содержит сведения на этот счет, но, разумеется, эти данные, чаще всего косвенные, требуют осмысления и интерпретаций, а, стало быть, тоже становятся предметом дискуссий, причем уже выходящих за рамки академического мира, поскольку современные японцы, глубоко и озабоченно вникая в проблемы национальной самоидентификации и собственной этнокультурной психологии, разумеется, не могут обойтись без теорий происхождения японского этноса и японского языка.

Было время, когда некоторые мифологи видели в «Кодзики» несколько смещенное, но в целом достоверное изображение древней истории, стараясь реконструировать по мифам этапы заселения островов и завоеваний разных земель страны. Одна из монографий 60-х --">