Алишер Навои - Смятение праведных

блистает, а Сверхмир.

Дервишеской одеждою своей

Он затмевает блеск земных царей.

Душа его есть плоть и естество,

Хоть пышно одеяние его.

От лицемерия освобожден,

Лохмотьев странничьих не носит он.

Невидимое, скрытое от нас,

Он видит, совершая свой намаз.

Его походка — молнии полет

Летящий изумляет небосвод.

Перелистав страницы мира, он

Соткал, как облак, занавес времен.

Из крови сердца, а не из чернил

Соткал он занавес — и тайну скрыл.

В его чернильнице сгустилась тьма,

Но в ней — вода живая — свет ума.

Кто из его чернильницы возьмет

Хоть каплю, тот бессмертье обретет.

Стихом он все иклимы покорил,

А прозой новый мир сердцам открыл.

Им пленены дервиши и цари,

Ему верны дервиши и цари.

Но преданности в круге бытия

Столь твердой нет, как преданность моя!

Хоть солнцем вся земля озарена,

В нем и пылинка малая видна.

Один — средь певчих птиц в тени ветвей,

Шах соловей над розою своей.

Прочесть мне было прежде всех дано

Все, что ни создал мудрый Мавлоно.^[8]

Так солнце озарит вершины гор

Пред тем, как осветить земной простор.

Так видит роза, к свету бытия

Раскрыв бутон: шипы — ее друзья.

Мне помнится одна беседа с ним:

Был наших мыслей круг необозрим.

И вот — в потоке сокровенных слов —

Возникли Низами и Мир Хосров.

Две «Пятерицы» создали они,

Тревожащие мир и в наши дни.

По среди этих дивных десяти

Ты первых два дастана предпочти.

Что ты в «Сокровищнице тайн» открыл,

Найдешь и в «Восхождении светил».

И остальные все дастаны их

Прекрасны; в них — глубины тайн живых.

«Сокровищница тайн»… в ней глубина,

Где вечных перлов россыпь рождена.

И отблеск «Восхождения светил»

Нам Истины завесу приоткрыл.

Коль слово жаром Истины горит,

Оно и камень в воду превратит.

Но если слово — правды лишено,

Для перлов нитью станет ли оно?

А если нить надежна и прочна,

Без жемчуга какая ей цена?

И дни прошли после беседы с ним.

И счастье стало вожаком моим.

Вновь навестил я пира моего

И вижу рукопись в руках его.

Он оказал мне честь, велел мне сесть,

Дал мне свой «Дар», как радостную весть.

Сказал: «Возьми, за трудность не сочти,

Сначала до конца мой труд прочти!»

А я — я душу сам ему принес,

Взял в руки «Дар», не отирая слез.

«Дар чистых сердцем» — тут же прочитал,^[9]

Как будто чистый жемчуг подбирал.

То — третий был дастан; хоть меньше в нем

Стихов, но больше пользы мы найдем.

В нем скрыто содержанье первых двух,

Но есть в нем все, чтоб радовался дух.

И, потрясенный, сердце я раскрыл,

Его творенье в сердце поместил.

И, завершив прочтенье песни сей,

Желанье ощутил в душе своей,

Желанье вслед великим трем идти —

Хоть шага три пройти по их пути.

Решил: писали на фарси они,

А ты на тюркском языке начни!

Хоть на фарси их подвиг был велик,

Но пусть и тюркский славится язык.

Пусть первым двум хвалой века гремят,

Но тюрки и меня благословят.

Коль сути первых двух мне свет открыт,

То будет третий мне и вождь и щит.

Когда я к цели бодро устремлюсь,

Когда с надеждой за калам возьмусь,

Я верю — мне поможет Низами,

Меня Хосров поддержит и Джами.

Тогда смелее к цели, Навои!

И пусть молчат хулители твои.

Порой бедняк, к эмиру взятый в дом,

Эмиром сам становится потом.

Ведь мускус родствен коже; а рубин

Из горных добыт каменных глубин.

Сад четырех стихий — усладный хмель;

Ограда сада — бедная скудель.

Отрадны пламя, воздух и вода,

Земля же — их основа --">