Саша Ангел - Глупый Франкенштейн

Змея бросилась вперёд и клыки-решения приняты.

Мы сотрём с её лица один глаз и исправим его на синий – компромисс, который бессмысленно обсуждать.

Выходец с рыцарских романов в шкафчике хранит свои старые доспехи, но сегодня их вновь надевать не нужно – болтливый ластик в руках, всё, что понадобиться для этой бесполезной работы.

– Если мы сотрём один глаз, может, заставим исчезнуть что-нибудь ещё, пару лесов, голубизну неба, желтизну распадающихся под гнётом времени гор, а может, зайдём в ту вращающуюся вереницу облаков и купим себе…

Сколько можно работать? От рыцаря не осталось почти ничего, но он изменит лицо той девушки.

Комары-молнии

Я неумолимо текущая вперёд одинокая река.

Человеческие взгляды не подпитывают – в пустых глазницах обосновались оранжевые птицы и их вскрики виолончелями раскалывают вспышки на солнце.

Чем дальше, тем меньше в пейзаже категоричности – цвета сливаются воедино, очертания предметов расплываются и вскоре горы перетекают невидимую границу, отделяющую меня от них. Я жидкая масса гранита, человеческого пота, облаков и гула, сменяющих друг друга геологических эпох.

Но кроме людей тут есть комары-молнии.

Мгновение и они прокусывают пенящуюся кожу и высасывают звуки – единственную настоящую ценность.

В их сегментированных внутренностях распростёрлись цветущие прерии – голоса смеющихся валунов наполняют это пространство.

Никакой подпитки – гранитным рекам не отбиться от преследователей и никогда не впасть в океан.

Поручни-пираньи

Воздушная лестница к школе.

Ребёнок хватается за поручни, холодные и жестокие пираньи вгрызаются в узоры-заборы ладоней.

Пластичные обороты – призванные разложить химические элементы по красивым закатам на исходе долгого забега, пускают яд в молодые автострады.

Воздушный шарик ведёт урок труда – и каждый из многочисленных станков грозит ему взрывом новой вселенной. Эти машины были списаны с гигантских заводов великой эпохи, поэтому они скрежетали полуавтоматическими пересудами и пытались поймать ниточку преподавателя.

Дети жали кнопки, шарик преподавал, станки пережёвывали всех их – новые эссе, трактаты, иллюстрации и пинки под зад.

Ребёнок с врождённым фиолетовым треугольником на щеке, прыгнет прочь. Куча мусора и времени подхватит его.

Лжепикассо плюёт в потолок

Ядовитые лягушки голубыми всполохами летят в потолок. Липкая сущность покрыта едким сарказмом – даже самые отчаянные звери не трогают их пергаментную кожу.

Мысли художника – удары отвёрткой по вдохновляющему пейзажу. Ещё, ещё хотя бы раз – солнце красным закатом выдавлено наружу. Совсем скоро стемнеет, и сталактиты начнут свой путь вниз.

За всё нужно платить – графоман открывает рот и подставляет гранитную скалу в своём рту под свёрла. Внутри золотые нервы разрываются от невыносимой боли – никто так сильно не страдал, радуется он.

– Прошу прощения, но глыбу придётся удалить, – красный крестик в календаре прошептал через несколько недель и сделал пометку на костях первого врача.

Рекомендуется удаление.

Разводы на потолке уже не видно.

Шипованное воспоминание

Мне не видно лица механика, хотя, казалось бы, стоит только немного приподнять взгляд, оторвать его от липкой синей формы, по которой медленно ползут облака. Но я не в том состоянии – руки и ноги крепко связаны и даже моя голова, и та зафиксирована.

Кажется, на его рабочей одежде формируется дождь – слова барабанят по мне и только часть его речи мне понятна.

– Нужно сменить первое детское воспоминание, уже настало лето и ни к чему жить с такими шипами, – молнии сверкают около его карманов и поджигают что-то в моих ассоциациях.

Перемотка невозможна и жизнь, вывернутая из кассеты, перестала меня интересовать.

– Иначе оно совсем сточится, когда настанет следующий сезон…, – может, он говорит, что-то важное?

Я вспомнил, солдатики плавятся в сказках, за домом и в моей голове, в телевизоре – мне жалко их и одновременно хочется самому поджечь.

– Можно ослабить, – говорит мне добрый механик.

Дождь смыл с его формы вообще всё, и я смотрю на белое пространство.

Пластилиновые брызги

Я заметил за ним эту особенность случайно. Но если долго всматриваться в человека, который пытается тебе помочь, обнаружишь в нём что-то особенное.