Михаил Иванович Божаткин - Легенда старого Чеколтана

Легенда старого Чеколтана

ПОДВИГ ВПЕРЕДИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Где-то разрезают зеленые волны форштевни дозорных кораблей, вглядываются вахтенные в синюю даль, гуляют над морем ветры. А здесь, в учебном кабинете, тихо, спокойно. Приборы, торпеды, мины зачехлены, макеты и схемы задернуты занавесками.

У широкого окна — стол. Над ним склонился человек. Голова темноволосая, с задорным хохолком на макушке. На плечах погоны лейтенанта корабельной службы — с черным просветом. А в руке рейсфедер. Самый обыкновенный, чертежный. Выводит Виктор Шорохов на большом листе ватмана условные значки принципиальной схемы контактной якорной мины. Работает без особого увлечения, и текут неторопливые мысли:

«Н-н-да, служба… Точки, линии, кружочки… Контакты, каналы, взрыватели… Лейтенант флота, минер… Нечто среднее между канцелярской крысой и лаборантом!..»

Вздохнул лейтенант, отложил рейсфедер, пригладил непокорную прядь волос — и к окну. А за окном — словно другой мир: там море. Синее-синее. И чем дальше от берега, тем синее, а у самого горизонта, затканного фиолетовой дымкой, оно сливается с небом, таким же синим. И даже здесь, за двойными рамами, Виктору кажется, что он вдыхает воздух, настоянный на море и солнце.

Море спокойно, только изредка кинет ветер на синее зеркало пригоршни ряби, и тогда вдруг замечутся, затанцуют светлые зайчики на потолке кабинета.

Спокойно море, но под окном с тихим шелестом набегают на гальку пологие волны наката, негромко плещутся в прибрежных скалах, и кажется, будто это дышит седой, добродушный, усталый великан.

Из бухты выскочил катер; как-то по-особенному задорно ревя моторами, помчался к далекому горизонту, разбрасывая в стороны брызги и пену. Шорохов стоял и глядел на все уменьшающийся катер, пока тот не превратился в темную точку на белой пенистой полосе. А потом и точка исчезла.

Стоял Шорохов, смотрел на опустевшее море, думал:

«А для катерников горизонт не замкнулся, вместе с ними уходит вдаль… Эх, если бы!..»

Если бы!.. А завтра занятия группы старшин в кабинете — схему нужно подготовить. Снова вздохнул лейтенант, взял в руки рейсфедер, склонился над чертежами. Потом взглянул на часы.

«Скоро ужин… Завтра закончу», — решил и, накрыв схему и инструмент листом бумаги, вышел из кабинета.

Налево — бухта. У приземистого эллинга видны мачты катеров с обвисшими вымпелами — тихо. Но мачты раскачиваются, выписывая немыслимые восьмерки, — наверное, какой-то катер развел волну. Направо — здание, где размещаются штаб и службы части. Вон видны окна минно-торпедного отдела; капитан третьего ранга Рыбаков, наверное, еще там. А прямо — памятник Боевому катеру.

Стремительно вздыблен нос, нацелены в небо крупнокалиберные пулеметы. Кажется, вот-вот винты судна вспенят расстилающееся перед ним море и далеко в стороны разлетятся брызги усов…

Да нет, катер поставлен на постамент. Навечно. За боевые заслуги. Теперь ему всегда стоять здесь, на берегу. Что ж, он свое отходил. И не зря жег бензин, не зря пенил воду — об этом говорят и звезды на рубке, и пробоины на бортах, залатанные и аккуратно закрашенные.

Да, этому катеру не зазорно стоять на берегу, а вот…

Поправил лейтенант Шорохов фуражку, застегнул крючки на воротнике кителя, зашагал к проходной. По пути заглянул в Комнату боевых традиций — сюда он хотел сходить еще в день прибытия в часть — да увидел там плотного приземистого мичмана и двух женщин. Одна пожилая, в низко повязанном темном платке, из-под которого видны были только большие скорбные глаза. Другая — молоденькая, стройная, с тяжелым узлом светлых волос, оттягивающих голову назад. Они мельком взглянули на Шорохова и продолжали слушать.

— Как же — вспоминаю!.. Заметный был хлопец, — говорил мичман чуть хрипловатым, точно простуженным голосом. — Хотел я его в нашу команду перетянуть. Как же — комплекция у него подходящая. Да отпросился, перевели в морскую пехоту… Это вроде бы в конце лета или, пожалуй, в начале осени было…

--">