Василий Павлович Щепетнёв - Швейцарское Рождество

— Комиссия по туризму выдала нам сертификат в том, что здесь останавливался профессор Мориарти. Других заявок на Мориарти не было, и потому не было и затруднений. Так что, господа, если ночью вы услышите или увидите что-то странное, знайте: это бродит тень профессора Мориарти.

— Получается, у вас гостиница с привидением? — вновь вступила в разговор дама.

— С литературным привидением, — ответил Вальтер и, пожелав приятного аппетита, удалился следом за сестрой.

— Ловкачи, — перейдя на русский, сказал лобастый. — Из чужих рассказов умудряются извлекать прибыль.

— Не переживайте, пройдет лет десять или двадцать, и хозяин будет с гордостью рассказывать, что здесь останавливался цветроссийской…

Рыжеватый, перебивая франта, обратился к Арехину:

— Раз уж случай свел нас не только в купе, но и за столом, не мешает познакомиться поближе.

Дельное предложение. А то рыжеватый, лобастый, франт и дама для внутреннего употребления, пожалуй, приемлемы, ноне обращаться же «господин франт, передайте, пожалуйста, горчицу».

— Александр Арехин, — представился он. — Как уже имел честь говорить, студент Императорского училища правоведения.

— Владимир Ильич, литератор, — ответил рыжеватый. — Надежда Константиновна, моя жена, тоже литератор.

— Лев… Лев Давидович, литератор, — нехотя сказал лобастый.

— Феликс Эдмундович, литератор. — Франта, напротив, церемония представления веселила.

— И вот сидим мы здесь, четверо простых русских литераторов и один студент-правовед, сидим и едим буженину, а за окном метель… — продолжил он, подражая чтецам-декламаторам.

Метели не было, снег падал спокойно, но уж больно его, снега, много.

— И до чего у них во всем порядок: даже поселить у себя выдуманного героя можно только с разрешения особой комиссии, — поддержала разговор Надежда Константиновна.

— И очень хорошо, что порядок, — сказал Владимир Ильич. — Нам бы не помешало поучиться этому порядку. А насчет регистрации выдуманных героев — это, пожалуй, и правильно. Правдоподобие привлекает зевак, из которых извлекается прибыль. А прибыль, матушка, есть основная движущая сила современного общества. Чем больше прибыли, тем стремительнее мчится локомотив, имя которому капитал.

— Володя, мы на отдыхе, — напомнила Надежда Константиновна.

— Да я ведь так только, к примеру, — миролюбиво ответил Владимир Ильич и положил на тарелку изрядный кус буженины.

— Скажите, вот вы — правовед, — обратился к Арехину лобастый, то бишь Лев Давидович.

— Пока более в перспективе. — Ужин выходил занятный.

— Тем более. Понятие прибавочной стоимости вам, надеюсь, знакомо?

— Знакомо.

— Тогда позвольте вас спросить: из кого и каким образом наши милые хозяева извлекают прибавочную стоимость?

— В координатах Смита, Ледерера или, может быть, Маркса?

— А кто вам ближе?

— Одна теория стоит другой, но «Капитал» — труд воистину капитальный.

— Вы что же, и «Капитал» в училище изучаете?

— По колено, глубже не заходим. Разве что желание у кого появится, тот и с головой нырнет.

— Тот? А вы?

— Это слишком личный вопрос. Мы не настолько знакомы, чтобы исповедоваться в политических пристрастиях.

— Резонно, резонно. Ну, а насчет прибавочной стоимости?

— Вероятно, ее создал и продолжает создавать писатель, Артур Конан Дойл.

— Интересно. А труд печатников? Без него рукопись осталась бы рукописью, доступной узкому кружку досужих оригиналов.

— Тогда нужно учитывать и труды производителей бумаги, переплетчиков, лесорубов, механиков, кочегаров, стрелочников, почтальонов, книгонош и десятков других профессий.

— Именно.

— Но если роман или рассказ напишет какая-нибудь бездарность, книгу никто не купит и труды всей честной компании, от лесоруба до железнодорожника, станут бессмысленными. Труда много, и труда вполне добросовестного: и бумага отличная, и переплеты замечательные, — а вместо прибавочной стоимости одни убытки.

— Роль сложного труда… — Лев Давидович, похоже, приготовился к речи, но Владимир Ильич попросил его передать солонку таким тоном, что тот лишь махнул рукой: — Доспорим в другой раз. А сейчас будем отдыхать.

Разговор стал мельчать. Две-три фразы о погоде, столько же — о еде. Наконец все, не сговариваясь, поднялись из-за стола. Пора и честь знать.

Феликс подошел к окну.

— А снег-то не на шутку повалил.

--">