Ирада Нури - Няня лёгкого поведения

Ирада Нури

"Няня лёгкого поведения"

Пролог

– О Боже, это она!

– Кто?

– Дочь, той женщины…

– Да, вы что?! Которая?..

– Вон та, со светлыми кудрями и в розовом воздушном платье. Ангелочек, не иначе! Так сразу и не скажешь, что у неё дурная кровь.

– Вы правы, она такая хорошенькая… Неужели, всё что о них говорят, правда?

– Не сомневайтесь, истинная правда. И, пусть вас не вводит в заблуждение эта невинная мордашка, как известно, яблоко от яблони не далеко падает. Поверьте, когда этот "ангелочек" вырастет, она ещё задаст жару всем, кто сомневался в том, что дочь потаскухи годится на что-то иное, чем разбивать чужие семьи и повсеместно сеять одно зло.

– Бедное дитя…

– Бедное? Пожалейте лучше себя, дорогуша, ибо уверяю, она-то вас уж точно не пожалеет! Живут же такие гадины на свете! И мамаша здесь, будь она неладна, строит из себя королеву, а на деле – дешёвая распутница, пробы ставить негде.

– Какой ужас!..

Да, действительно есть чему ужаснуться. Две немолодые, безвкусно одетые и совершенно неухоженные женщины с одинаковыми мелкими кудряшками, смешно подпрыгивающими при каждом движении их голов, стояли возле широко распахнутого окна и абсолютно не стесняясь того что могут быть услышанными поливали грязью тех, кто в сущности не сделал им ничего дурного. Безобразные, отчаянно вызывающие в памяти сравнение с персонажами Льюиса Кэрролла Труляля и Траляля они упивались тем, что обвиняли в собственных неудачах других людей.

Я стала невольной свидетельницей этого разговора, когда мне было пять. Не понимая ни слова, но читая злобу и враждебность во взглядах, устремлённых на меня я не придумала ничего лучше, как испугаться и расплакаться, укрывшись в заботливых и нежных маминых руках, которая стояла несколько поодаль от остальных гостей собравшихся в тот день в доме миссис Лайтвуд. У Сабрины, внучки хозяйки дома, с которой вместе мы ходили в детский сад, был день рождения. Впервые на такой праздник пригласили и нас. Мама так радовалась, что у меня наконец появилась подруга! Но как оказалось радость была недолгой.

Обхватив маму крепко-крепко, я пыталась справиться с ознобом, сотрясающим всё тело под тонким платьицем. Детское сознание отказывалось понимать: почему никто в нашем небольшом городишке где всего-то три улицы и все жители друг с другом знакомы, не любит нас. Сердечко колотилось как сумасшедшее, грозя выпрыгнуть из груди. Спазмы в горле душили, а слёзы бесконечным потоком стекали по щекам вниз.

– Ш-ш.., успокойся солнышко всё хорошо, – тихий шепот родного голоса постепенно проникал в сознание. Тепло рук и знакомый запах цветочных духов смешанный с запахом капельки ванили, которую мама добавила в печенье что мы принесли с собой, дарили тепло и уют. Крепко обнимая мама пыталась передать мне своё спокойствие, я это чувствовала и, благодаря ей, нервный озноб стал постепенно стихать.

Я всё ещё боялась повернуться и, крепко зажмурившись, уткнулась в мамин живот, твёрдо веря в то, что она сможет защитить меня от жестокости окружающего мира.

– Нет, всё совсем не хорошо! – неприятный женский голос за спиной сорвался на визг, – вам не место среди приличного общества! Забирайте свое отродье и немедленно покиньте этот дом!

– Мередит…– несмотря на кажущееся спокойствие, мамин голос подобно туго натянутой струне дрожал от напряжения.

– Молчать! Не смей произносить моего имени своим грязным ртом, мерзкая потаскуха! Будь, ты проклята за всё зло, что мне причинила! Убирайтесь! Убирайтесь немедленно, пока вас обеих за волосы не выволокли отсюда вон!

Я чувствовала мамину боль. Она не оправдывалась, не умоляла, а просто стояла и смотрела в глаза окружающих, в которых не читалось иных чувств кроме ненависти и презрения.

За что они так с нами? Неужели то, что мама такая красивая – плохо? Я множество раз замечала, с каким восхищением смотрели на неё все мужчины, когда поблизости не крутились их жены и невесты. Каждый мечтал, чтобы ясный взгляд блестящих серых глаз был предназначен ему одному.

Но мама не смотрела ни на кого. Для неё всегда существовал лишь один мужчина – мой папа. Как часто бессонными ночами, думая, что я уже сплю она прижимала к себе его фотографию – единственную