Эдлис Сергрэв - История яхты «Паразит»

путь, действительно, был тернист. По обеим сторонам узкой прокуренной улицы тянулись приспособления для пыток. Здесь были и лари с пестрыми детскими сластями, и лотки с фруктами, и фасады третьеразрядных гостиниц, и яркие вывески кабаков с еще не зажженными, по раннему времени, фонариками, — все, что привязывало наших моряков к земле. Сухопутные крысы оглядывали хорошо знакомых матросов с нескрываемым пренебрежением; более темпераментные фыркали и плевали вслед. Маленькая проститутка на зеленых шелковых ножках даже швырнула в Анну Жюри окурком сигаретки:

— Райские птички, хи-хи! Птички с «Парадиза»!

Анна Жюри вспыхнул, потом побледнел и, заикаясь, сообщил несгораемому Гробу:

— Я… я… б… бы мог выколоть с… стерве г… глаза, — к сожалению, я… я — толстовец!

Другая женщина, тощая и ветхая, как полотенце, но с глазами до ушей, швырнула под ноги штурману труп большой, бледной дыни. Пока Дик старался сохранить равновесие, продавец искенджьябина^[4], смакуя происшествие, поучал на портовом жаргоне своего тринадцатилетнего сына:

— Это — плохой, бедный человек! Очень плохой, очень бедный! Он очень хочет купить мой вода и не может купить мой вода! Велик аллах! Он потный, как лошадь — посмотри, сын мой, у него на губах пена!

Это переполнило чашу, — к благочестивым рассуждениям продавца с явным интересом прислушивался весь квартал. Оранжевая кровь Дика Сьюкки взыграла: он поднял свой курчавый кулак и с удивительной меткостью всадил его в огромный рот пророка. Пророк упал. Улица угрожающе взвыла и бросилась к обидчику. Матросы, пробивая себе путь между мягких животов и восточных товаров, завернули за первый попавшийся угол и побежали, что было духу, в интуитивном направлении. Тут-то, в минуту окончательного крушения, все четыре головы осенила, как заранее обещал Роберт Поотс, гениальная мысль:

— К к… консулу! — бросил Анна Жюри, оборачиваясь.

— К консулу! — подхватил Роберт Поотс неожиданным фальцетом. — Деньги на бочку!

— К консулу или к дьяволу! — за неимением стола и звякающих стаканов, Дик Сьюкки ударил кулаком по спине Гроба.

С героической точки зрения, они были правы, потому что «Парадиз» принадлежал консулу, а консул не платил жалованья. Яхта заматерела на якоре. Капитан «Парадиза» появлялся на судне редко, да и то в обществе недосягаемых штатских весельчаков; лейтенант же, Эмилио Барбанегро, одичал за чтением книг, как в заповеднике для зубров.

— Прямо к консулу, били палкой! — бормотал Дик Сьюкки. — Билли Палкой!^[5] Что значит, не осмелимся?!

Сменив медвежью гонку на плавный бег гуськом, они подвигались к европейской части города.

— Здесь, — объявил, наконец, Роберт Поотс, задерживаясь у белого, жирного дома в мавританском стиле, — и вся четверка остановилась передохнуть.

Дом консула сидел в глубине сада, пестрого, как восточная баня; бока его сторожила, с видом евнухов, пара развесистых, но чахлых акаций. Длинные полотенца дорожек нежно вздувались, сладко журчала вода, а розовые обмылки бегоний дышали селедкой и медом. Пред лицом столь аристократического времяпрепровождения, храбрость постепенно оставила моряков; Роберт Поотс чувствовал, что она падает в нем, как ртуть в термометре.

— Я думаю, — сказал он, — я полагаю, что нам следует переговорить с привратником…

— Почему? — по обыкновению спросил Дик.

— Я предвижу…

Но в это мгновение рука Юхо Таабо уже стучала в окошечко привратника. Последний ответил более солидным стуком и, заставив посетителей малость подождать, вышел наружу. Вид четырех молодцов освежил его неопределенным призраком выпивки, но, увидев на околышах надпись «Парадиз», он снова сосредоточился.

— Эх-м-хы-гм, собственно… гм… — начал Анна Жюри и с вожделением поглядел на Дика Сьюкки.

Дик в это время жадно заинтересовался собственной подметкой; Гроб с честью оправдывал свое прозвище, а привратник продолжал глядеть в рот Анны Жюри, как на черную лестницу рабочего дома…

— Ну, вот… мы… гм… и тово… так сказать…

— Да, — знаете, алло, старина! — решился Роберт Поотс. — Шлендали мы это, значит, мимо и думаем, это, давай зайдем на огонек! это… так сказать… гм… хе-хе!..

Привратник сострадательно склонил голову на бок, но поднял брови:

— Какой огонек?

Дик Сьюкки расхрабрился:

— Мы, собственно говоря, не на огонек, а к «Лысой помехе», хе-хе!

Привратник поднял --">