Глеб Егорович Исаев - «Травести»

тревожно.

Снов не было. А утром без стука, в небрежно накинутом на потертую меховую куртку халате, в палату зашел милиционер. Молниеносно ткнул воздух бордовой корочкой, достал бланк и принялся задавать ей стандартные вопросы установочной формы. Однако ответить смогла только на один.

Опер озадачено покрутил ручку: — Написано, что у вас на лице имеются множественные порезы. Вы можете пояснить их происхождение?

Дубовость канцелярского оборота вызвала слабую улыбку. Оля даже не сразу сообразила, что речь идет о ней.

— Не знаю. Я не помню. — Оля провела по бинтам рукой, — вы о чем?

— Так и запишем: «Причину пояснить отказалась». А не возникало у вас желания покончить с собой? — Причина дебильных, на первый взгляд, вопросов объяснялась просто:

Начальник розыскного отдела послал оперативника в больницу с категоричным приказом: получить от потерпевшей «отказную».

— Малолетка? Поди, из дома свинтила. «Момента» нанюхалась, об лед головой и долбанулась. А рожу сама порезала, в приходе. Следы насилия? Ну и что. Да мало ли чего они там под кайфом творят… Короче, Петров. Тебе «глухарей» мало? И так две «мокрухи» висят, по срокам вылетаем. Короче, или под конем, или на щите, — удачно, как ему показалось, сострил капитан.

Дураков в розыске, как правило, не держат. Лентяи, откровенные сволочи, да, встречаются. А вот дураки редко. Поэтому грамотно составленные оперативником вопросы незаметно, однако неумолимо подводили допрос к единственно приемлемому для милицейского начальства итогу. Отказу в возбуждении дела.

Оля вспомнила пронзившую висок иглу, нескончаемо долгую ночь, и задумчиво произнесла: — Да. Вы знаете, было так больно, что мелькнула даже такая мысль.

— Вот и хорошо, — застрочил ручкой оперативник. — Значит, суицидальные наклонности подтверждаете.

Кивнула, не слыша вопросов. Голова плыла. Начало действовать снотворное. Оля осторожно зевнула и рассеяно посмотрела на неопрятного посетителя.

— Вот и все. — Здесь, пожалуйста, поставьте подпись. — Оперативник, тонко чувствуя настроение потерпевшей торопливо заполнил форму опроса:

Оля занесла над исписанным листком ручку. Голова была занята решением непростой задачи: «Подпись? Что–то знакомое».

Наконец решилась. Вывела крупную «О», добавила завиток и закончила коротким «ля».

Старлей хмыкнул, однако бережно уложил листки в папку и куда доброжелательней глянул на безалаберную «малолетку».

«Надо же, и чего этим дурам не хватает? — вдруг отметил он блеснувшие в марлевом разрезе глаза и замер, разглядывая неровные кустики белоснежных волос торчащие из под повязки. — Симпатичная, наверно? Дура, одно слово». Однако долго забивать голову чужими делами затурканный текучкой сотрудник милиции себе позволить не мог. Дежурно посоветовал выздоравливать и удалился, оставив на полу куски серой грязи.

Отказ в возбуждении уголовного дела прокурор «заштамповал» в тот же день. А Олин паспорт, вместе с прочей, не заслуживающей внимания ерундой, предусмотрительно подобранный одним из «чернокурточников», навсегда сгинул в ближайшем мусорном баке.

Коллеги по театру, конечно же, волновались. Еще бы, вертихвостка едва не сорвала два спектакля. Однако администратора, отправленного на дом к прогульщице встретил ее супруг. Петька, третий день «идущий в пурге», решив вдруг, что жена в очередной раз устроила ему скандал и сбежала к подружке, матерно пояснил, что эта «шалава» наверняка, как обычно шляется по мужикам, а следить за ее легкомысленным поведением он не намерен.

Оформить прогул и вывесить на доске объявлений приказ — дело нехитрое.

«Хорошо, что сразу проявила сущность, — рассудил кадровик, внеся в Олину трудовую короткую запись. — Вернется, получит, а нет, так и суда нет. С нас и спрос небольшой».

Прошла неделя. Оля притерпелась к казенной похлебке, начала потихоньку вставать. Сначала от кровати к кровати, потом по стеночке, а потом и вовсе уверенно, пошла. Первый визит в туалет оставил неизгладимое впечатление. Она, почему–то была твердо уверена, что разбитому, заклеенному скотчем, унитазу в нейрохирургии не место. Про душевую, заглянув в покрытую толстым слоем плесени каморку, больше старалась не вспоминать.

Незаметно пришло время снимать швы. Оля конечно запомнила неосторожно вырвавшуюся фразу милицейского дознавателя, но почему–то совсем не беспокоилась: «Ну, порезалась? Подумаешь. Заживет».

Из разговоров с врачами поняла, что --">