Михаил Март - В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина

радовала. Усталой шаркающей походкой старый морской волк прошел по скрипучим половицам от люка до открытой обзорной площадки и встал рядом с генералом. Тот даже головы не повернул.

— Здравия желаю, Василий Кузьмич!

— Здорово, капитан. Очередной бунт пережил? — хмуро прорычал генерал.

— И все-то ты знаешь, хозяин Колымы.

— Они же по колено мокрые. Опять шланги в ход пускал? — А ты придумал новый способ зверье разнимать? Худший этап на моей памяти. Блатных больше половины.

Тихие времена прошли. Помнишь, в конце 30-х одни контрики шли. Тихий народ. Потом, в 45-м, гнали эшелоны из Польши и Германии. Из лагерей в лагеря. Тоже без бунтов обходились.

— Да. Фронтовики народ гордый. Они войну прошли, на понт их не возьмешь. Порядок навели — блатных поприжали, на нож шли без страха. А теперь опять одну мразь гонят.

— Новая волна политических пошла, Василь Кузьмич. Бунтовали все. Стихийно. То, что урки на кон жизнь и барахло ставили, полбеды. Всех баб изнасиловали — тоже не беда. Обычный расклад. Сформированный этап перед погрузкой на судно селедкой накормили, а воды не дали. Сорок бочек с голодухи сожрали. Я об этом узнал, когда из Золотого Рога на сорок миль отошли. Корабль затрясло, как коробок со спичками. Страшно стало, Вася. Попытался воду бочонками в трюм спускать, куда там. В щепки разбивали. Пришлось весь запас шлангами закачивать. Затопил бунт. Другого выхода не нашел. Что я мог сделать с сотней солдат супротив трех тысяч?

— Сколько подохло?

— Четверть. Солью в море.

— Дизентерию привез. Мне своих болячек мало? Забыл эпидемию 40-41-го? Больше не допущу!

— Гони их в карьер. Или ямы не заготовил?

— А работать кто будет, Ефимыч? У меня план.

— С Ванинского порта готовится новый этап.

— Знаю. Не успеют. Декабрь на носу, берега бухты льдом затянет, до весны ждать придется. Мне люди нужны. Охрана и та дохнет, вольняшек в ВОХР набираю. Каждый штык на учете, скоро сам в строй встану. В Москве обо мне не думают, им план подавай. Прииски истощены, а золотишко в закрома сыпь. Кончилась лафа.

— Сколько помню, Василь Кузьмич, ты вечно недоволен. В Москве тебя ценят.

— Сегодня ценят, завтра к стенке поставят.

— Скажи-ка, Василь Кузьмич, а что флот делает у твоих берегов? Я ничего не слышал о военных базах в этом районе. Камчатский дивизион в 47-м расформирован.

— А при чем тут флот?

— Я дугу описываю, чтобы зайти в бухту с подветренной стороны. Не иду напрямки, как другие, мне бортовой ветер геморроя добавляет. Захожу с востока. Весной еще заметил сторожевик, болтающийся на рейде в бухте у мыса Чирикова. Что за корабль, не разглядел, слишком далеко. Но сейчас опять его видел на том же месте. Прострел видимости хороший. Там обычно густой туман и мелей много, даже сторожевикам заходить в бухту опасно, а этот все рекорды бьет. Берега там дикие. Может, командование ТОФ^[1] запросить?

— Сам разберусь. Не лезь.

— Хозяин — барин. Только морякам у твоих берегов делать нечего.

Генерал поднял руку. Из стеклянной будки выскочил подполковник в грубой шинели и взял у капитана портфель.

— На сортировку, товарищ генерал?

— Не гони волну, Сорокин. Санитарный контроль на ворота, всех дизентерийных — в сторону, в колонну, и строем к пятому котловану.

— В расход? Подогнать машины?

— Ты мне заразу на транспорт занести хочешь? Сами доплетутся.

— Патронов мало.

Генерал глянул на капитана. Тот отрицательно покачал головой.

— Опять с материка боеприпасы не прислали?

— Я тут ни при чем, — пожал плечами капитан.

— Десять верст протопают, сами в котлован свалятся. Умирающих на пути не бросать, пусть их волокут живые. Нам только эпидемии не хватает для полного счастья. Заровняешь котлован бульдозером, не то ветер заразу по всему колымскому тракту разнесет.

— Они же заледенеют в отстойниках, пока вы их сортировать будете… — неуверенно сказал капитан.

— Ты свое дело сделал, Ефимыч. Искупал этап в ледяной воде, теперь рот не разевай. Груз принят, бумаги приняты. Отчаливай. Надеюсь, хлорки тебе хватит трюмы промыть.

Лицо генерала побагровело. Он стиснул зубами трубку.

Старый моряк, переваливаясь с ноги на ногу, побрел к люку вышки.

Никто никого не винил, никто ни на кого не обижался. Каждый жил по своим законам и уставам. Их диктовали не люди, а условия. Проснулся — значит жив, а дальше как карта ляжет.

2.

Рядом с вахтой находился административный корпус транзитной тюрьмы. Дальше, --">