Константин Волошин - Проклятая Мангазея (СИ)

Проклятая Мангазея

Глава 1

Молодой послушник Тимошка Скудельников смотрел в одну точку на потолке. Ни­чего он там не видел, но продолжал смотреть без всякой мысли в голове.

Лёжа на лавке без всякой подстилки, юный послушник продолжал смотреть, силясь хоть что-то рассмотреть. Бесполезно! Оконце, куда и голова не пролезет, затянуто рыбьим пузырём, и то открывается лишь во время приноса ему куска хлеба и кружки воды. И это на весь день.

Тимошка вздохнул. Жутко хотелось есть, а всё тело словно одеревенело от хо­лода. На нем была старая с дырами ряса из грубой ткани без цвета, на голове колпак из похожего материала, а на ногах лапти. Выше ноги обёрнуты сухой травой, что закреплена полосками лыка. Он постоянно дрожал, и лишь превозмогая апатию, вставал и делал движения. Пытался согреться. С каждым днём отрок все ленивее и без охоты это проделывал. А тяжёлый старый фолиант одиноко лежал на лавке. Читать его он перестал ещё позавчера. Да и то приходилось читать в редкие дни, когда в окошко попадал солнечный свет. А вчера ему стало лень взять книгу, хотя солн­це заглядывало к нему надолго, как показалось.

Сегодня солнца не было. Тимошка предавался апатии, ожидая прихода инока Мит­рофана, старого и немощного, годящегося лишь на такую работу, как принести отроку эту нехитрую еду.

Наконец окошко открылось, пропустив внутрь сруба очередную порцию холода.

– Эй! – услышал голос приятеля уже инока, постриженного полгода назад. – Пото­ропись, друг. Сегодня я тебя упросил покормить нашего келаря. Ух и вредный мо­нах! Бери, а то остынет! Как ты тут? Выдержишь хоть? Я бы не смог, хоть в вере твёрд, не то, что ты.

Тимошка поспешил принять кружку и ломоть хлебы с луковицей. Из кружки шёл духмяный пар. Стало понятно, что то был навар сосновых иголок с травами. Преж­ний кормилец такого себе не позволял. Тимошка хотел спросить, да оконце закры­лось, а голос отца Серафима что-то грозно выговаривал Митрофану.

Пойло ещё не успело остыть, и Тимошка жадно стал пить, запихивая в рот куски чёрствой горбушки, спеша побыстрее хоть чуточку придушить голодную резь с животе. Тем более, что терпкая жидкость так приятно согревало нутро. А счастье так быстро кончилось, что пришлось тяжко вздохнуть. И всё же стало веселей. Услышал жиденький голос монастырского колокола и узнал, что полдень миновал. А в голове стали копошиться вялые думы. И все мрачные и тоскливые.

Он сбился в подсчёте дней, и теперь никак не мог восстановить счёт, и сколь­ко ему осталось ещё здесь принимать мучения во славу Господа. Подумал, что бо­лее половины он уже отсидел в этом срубе. Значит, осталось всего дней шесть.

Улыбнулся криво, вспомнив гундосое клянченье отца Митрофана, что оправдывался за мягкость с узником Тимошкой. Даже осмелился обозвать келаря матерным словом, и тут же, испугавшись, перекрестился и поднял глаза к углу, где мрачно глядел сверху Святой Николай Угодник.

На следующий день Тимошка успел малость поканючить перед отцом Митрофаном, прося доложить настоятелю, отцу Пафнутию, его просьбу послать его, грешника Тимошку, на самую тяжёлую работу, лишь бы выйти из этого затхлого заплесневевшего сруба, где ему ещё сидеть и сидеть. Читать, Библию и молиться. И ежедневно отбивать триста поклонов. Последнее он делал, хотя подсмотреть за ним было невозможно, не открыв оконца. Дверь никогда не открывалась и нужду Тимошка справлял тут же в бадейку. Потому вонь стояла тяжёлая, и к ней трудно привыкнуть.

– От тебя, Тимошка, одни неприятности случаются. – Митрофан мелко крестился, и губы его шевелились. Козлиная борода его при этом смешно дёргалась. – Сиди ужо! Время выйдет – так и выйдешь. А работа и так от тебя не сбежит в лес. Видал, сколь снега намело? То твоя работа ждёт.

– Так пойди к отцу Пафнутию и доложи мою просьбу, – не отставал Тимошка.

– Не пойду, и не проси! А то и мне достанется. Как наложит сотни две поклонов бить! Как мне с таким справиться? То-то ж, баламут! Сиди и молись во спасение всей нашей братии. Забрались мы уж слишком далеко.

Старый монах боязливо оглянулся по сторонам и отошёл, убрав щель в окошке. Тимка услышал шелест щеколды.

Узник ещё раз перекрестился и принялся исполнять положенные триста поклонов. Стоя на коленях, он касался лбом грязного земляного пола, а в голове нарастал смутный протест. Вскоре он перерос в злобу. Сел на лавку и --">