Егор Фомин - Правда выбора

Егор Фомин Правда выбора

насколько это покажется возможным,

не уделять сноскам сразу большого внимания,

а попытаться прочитать текст

лишь по необходимости обращаясь к пояснениям.

Правда выбора

В Енисейске Игнат Олонец пошел сразу на двор маковского приказчика Похабова¹. Того не было дома, и дворовые холопы велели зайти много позже. Однако Игнат сел тут же, на завалинке у дворовых ворот и недвижно стал ждать.

Ждать пришлось долго – весь день сын боярский² Иван Похабов провел у воеводы³. На свой двор он шел важный и довольный, хотя воевода и не усадил его к вечерней трапезе, но все ж уважил дельным разговором. Все шло к тому, что положение Ивана Ивановича снова должно было круто поменяться. Он и сейчас уже в крытом узорчатой камкой⁴ кафтане, в парчовом колпаке, с шитым серебром поясом смотрелся настоящим боярином. А в мыслях видел себя уже воеводой, царским стольником, не меньше.

Игната у ворот он даже и не заметил сразу. Пропахший топью и прелой ровдугой⁵, в испачканных болотом чулках-ноговицах и чирках⁶, в платке, завязанном под подбородком на остяцкий⁷ обычай, проситель показался приказчику приблудным инородцем⁸. Даже распахнутая сермяга⁹ казалась похожей на халат-котлям¹⁰, а не на русское платье.

Увидев, что приказчик сейчас пройдет в ворота, Игнат вскочил и торопливо шагнул наперерез, срывая платок, чтобы обнажить голову.

– Здрав будь, сын боярский Иван Иванович! – глухо выдохнул он, кланяясь в пояс.

Оружный холоп, сопровождавший Похабова, дернулся, схватился за саблю, выдвинулся вперед, готовый закрыть хозяина от опасности. Однако приказчик ткнул его рукоятью плети в плечо, давая знак отойти. Плетиво он держал подобранным в кулак к черенку, но все же плеть не была уже на обыкновенном месте за поясом, а значит и сам Похабов был готов к неожиданности.

– Прими челобитную от сироты государевой, Игнашки Олонца сына Степанова! – продолжил Игнат так тяжело, как будто до того не говорил верных полгода.

Похабов остановился, с удивлением оглядел просителя с головы до ног.

– Игнашка… Олонец… Ты что ли тот крещеный, что на дочери остяцкого князца¹¹ женат, добывает соболя, да не в наживу, а вместо ясака¹² за инородцев отдаешь?

Игнат кивнул:

– Божьей помощью.

– Дурная голова! – хмыкнул Похабов, отмахнулся плетью и двинулся вперед, в ворота, – Зайди завтра.

– Государево слово и дело! – выпалил тут же Игнат и так поспешно, что голос прорезался и прозвучал густо и звонко.

– Что за погибель? – удивился приказчик и остановился, – ты чьих будешь?

– Гулящий человек…

– Стало, не служилый? Как смеешь тогда государевы речи говорить, псина? – возмутился Похабов и даже выпустил плетиво из кулака, готовый хлестнуть негодяя.

– Гришка Зоб, Маковской слободы¹³ староста, перебил ясачных остяков Ямышской волости¹⁴ вместе с князцом, и взял себе государева ясака соболя! – зло ответил Игнат, глядя прямо в лицо Похабову.

Приказчик сжал губы, желваки на скулах заходили так, что это было видно сквозь густую бороду. Кулак с плетью напрягся, задрожал. Игнат, однако, не продолжал.

– Поносные слова на большого человека говоришь! – требовательно сказал приказчик. – Сам видел?

Игнат качнул головой. Пояснил:

– Верные следы были. Самого Зоба отпечаток сапога с приметными гвоздиками. Да в лесу бумажка от табаку, который его человек, Василь Черкас выпил¹⁵.

Приказчик поморщился, Игнат спохватился, зашарил на поясе, не сразу смог отвязать кошель.

– Что ж тут верного, коли сам не видел? Может тунгусы набежали, или татары? – все пытался отговориться сын боярский.

Игнат наконец вытряс из кошеля бумажку, протянул ее приказчику. Похабов поднял удивленно бровь:

– Не гневи, смерд!

Клочок бумажки его не убедил.

– Пытай меня¹⁶! – почти выкрикнул Игнат, а потом бросился к завалинке, начал развязывать тючок поняги¹⁷. – Остяки на котце¹⁸ стояли, я на озера по дичь ходил. Вернулся – чумы пожжены, люди побиты. Под чумом жена моя, дети малые, одно костье осталось!

– Жена? – проговорил Похабов, – инородка? Так чего блажишь? Поди новую купи! Казачков в поход отправилось сколько, жен осталось – на базар не ходи!

Игнат выпрямился, изменился в лице:

– Крещеная, венчаная! Дети – русские! Побойся бога!