Конн Иггульден - Сокол Спарты

единственно живыми в этом мире с его пылью и солнцем, которое, клонясь к закату, привносило облегчение от тягостного дневного зноя.

– Вавилон был некогда сердцем могущественного царства, – молвил Дарий голосом мягким, скорее учителя, чем воина.

Сын поднял голову; глаза его были ярки.

– Но Персия все равно могучее. Ведь правда?

Отец улыбнулся сыновней гордости.

– Разумеется. А как же иначе? Персия в десятки раз превосходит потуги древнего Вавилона. Границы моих владений человеку не обойти за всю свою жизнь – и не то что одну, а даже несколько. Однако, сын мой, царство не досталось мне даром. Когда от рук убийц пал мой отец, тиара перешла моему брату. Он принял ее с еще не просохшими от слез глазами, но не прошло и месяца, как жизнь отняли и у него.

– Но ведь ты отомстил тем, кто его умертвил? – желая нравиться отцу своей почтительностью, спросил Артаксеркс.

Царь Царей остановился и обратил лицо к солнцу, словно пытаясь лучше разглядеть свои воспоминания.

– Да, сын мой, – смежив веки, отозвался он. – Когда в тот день взошло солнце, нас было трое. Трое братьев. А к вечеру я остался один. Я был обагрен кровью, но я стал царем.

В глубоком вздохе Дарий скрипнул шитьем мантии поверх тонких нижних шелков. Его сын в безотчетном подражании тоже выпрямился. Артаксеркс не знал, зачем отец призвал его к себе и отчего даже телохранители из отряда Бессмертных нынче что-то не на виду. По разговорам, его отец не доверял никому, однако сегодня он прохаживался один, наедине со своим первенцем и наследником. От такого доверия четырнадцатилетний Артаксеркс светился гордостью и блаженством.

– Сыновей у правителя должно быть несколько, – продолжал отец. – Смерть приходит неуловимо и внезапно, подобно ветру пустыни. Она может сомкнуть на тебе когти при падении скакуна или от пущенной стрелы. Столь же губительны бывают яд и людское коварство, испорченное мясо или насланная злыми духами лихорадка. В таком мире царь с единственным сыном – это вызов богам, не говоря уже о врагах, коих множество.

Дарий, заложив руки за спину, прибавил шагу, и Артаксеркс был вынужден поторопиться, чтобы не отстать. Когда он поравнялся с отцом, тот повел речь дальше:

– Но когда этот первенец, это твое возлюбленное дитя выживает и входит в возраст, становясь мужчиной, то начинается другая игра. Если он располагает братьями, драгоценными для него в годы отрочества и юности, то со временем они становятся единственными на свете, кто способен его всего лишить.

– Кир? – оторопел от внезапной догадки Артаксеркс. Несмотря на осторожность, на благоговение перед отцом, сама мысль о том, что его младший брат может когда-нибудь обернуться для него врагом, заставила глаза царевича дерзко сверкнуть. – Отец, да разве ж он мне недруг!

Дарий развернулся на месте. Полы его мантии взметнулись, будто крылья жука перед полетом.

– Ты сын мой и мой наследник. Если тебя заберут боги, то царем станет Кир. Такова его… цель. – Царь Царей, грузновато опустившись на одно колено, взял обеими руками ладони своего сына. – Мою тиару будешь носить ты, такова моя воля. Но Кир… Кир – прирожденный воин. Всего тринадцати лет от роду, а на коне уже скачет, как заправский всадник. Ты хоть обращал внимание на то, какими глазами на него смотрят? В одном лишь прошлом месяце его с почетом носили на руках при дворце за то, как он из своего детского лука сбил на лету птицу.

Царь смолк, всем видом своим призывая Артаксеркса к пониманию.

– Сын мой, я люблю вас обоих. Но когда я возлягу на смертный одр, а царство мое будет по мне скорбеть, то в тот последний день я призову в дом Кира, и тебе придется его убить. Если же ты оставишь его в живых, то тогда счеты с тобой, несомненно, сведет он. И умертвит тебя.

В глазах Дария слюдинками блестели слезы. Такие чувства в отце Артаксеркс замечал впервые, и это ввергало его в смятение.

– Отец. Мне кажется, ты все же ошибаешься. Но сказанное тобою я запомню.

Царь, шелестя мантией, поднялся на ноги. Лицо его заметно потемнело не то от усилия, не то от гнева или еще какого-то чувства – сложно сказать.

– Тогда запомни и это, – отрывисто и повелительно рек он. – Если ты хоть слово поведаешь Киру из того, что я изо всех своих сил удерживаю в тайне, то ты тем самым перережешь свое собственное горло. Конечно же, не сегодня и не в нынешнем году, пока вы смеетесь и играете вместе. Он будет клясться тебе в своей верности, и сомнения нет, что слова его --">