Пэт Баркер - Безмолвие девушек

мне освоиться, но не стала этого делать. Я не имела причин любить ее, но в тот миг меня злило, что, превращаясь в ссохшийся, морщинистый мешок с костями, Мэра лишала меня повода для ненависти. Да, я победила, но это была пустая победа – и не только потому, что Ахилл громил ворота Лирнесса.

– Хочу, чтобы ты сделала кое-что для меня. – Ее голос звучал высоко, ясно и холодно. – Видишь тот сундук?

Я видела его очертания. Продолговатый дубовый короб грузной тенью занимал дальний угол комнаты.

– Ты должна достать кое-что.

Я подняла крышку и почувствовала затхлый запах перьев и лежалых трав.

– Что же я должна найти?

– Нож. Нет, он не наверху, поглубже… Видишь его?

Я обернулась. Мэра устремила на меня твердый, немигающий взгляд.

Нож лежал среди белья, между третьим и четвертым пластами. Я вынула его из ножен, и острое лезвие блеснуло в моей руке. Я ожидала увидеть небольшой, богато украшенный клинок, какими вельможные женщины обычно нарезают себе мясо. Но это оказался скорее церемониальный кинжал – принадлежавший, вероятно, супругу Мэры. Я вернулась к постели и вложила его Мэре в ладонь. Она взглянула на клинок, провела рукой по инкрустированной камнями рукояти. Я задумалась на мгновение, как бы отреагировала, если б она вдруг попросила убить ее. Но нет, Мэра лишь вздохнула и положила нож рядом с собой. Затем устроилась поудобнее на подушках и спросила:

– Ты что-нибудь слышала? Знаешь, что там сейчас происходит?

– Нет. Знаю только, что они у самых ворот.

Жалко было смотреть на нее, старую женщину – а болезнь превратила ее в старуху, – в страхе ожидавшую вести о гибели ее сына.

– Если я что-то услышу, то обязательно дам знать…

Она кивнула, отпуская меня. В дверях я помедлила и оглянулась, но Мэра уже отвернулась.

2

Когда я вернулась, Рица купала больного ребенка. Чтобы добраться до нее, мне пришлось перешагнуть несколько спящих женщин.

Она заметила мою тень и обернулась.

– Как она?

– Плохо. Ей недолго осталось.

– Может, оно и к лучшему…

Рица смотрела на меня пытливым взглядом. Наша с Мэрой вражда была общеизвестна. Я сказала, словно в оправдание:

– Она могла пойти с нами. Мы могли перенести ее. Она сама не захотела.

Ребенок захныкал, и Рица убрала волосы с его потного лба. Его мать находилась рядом, но была занята капризным младенцем. Малютка хотел есть, но отказывался брать грудь. Я задумалась, насколько тяжелее смотреть в будущее, если нести ответственность еще и за других. Я несла груз лишь собственной жизни и, глядя на эту измученную женщину, чувствовала себя свободной – и одинокой. Потом мне пришло в голову, что между людьми может быть и иная связь. Да, я была бездетна – однако чувствовала себя ответственной за всех женщин и детей в этом зале, не говоря уже о рабах, теснящихся на нижнем уровне.

Становилось все жарче, и многие из женщин улеглись и пытались уснуть. Кое-кому и в самом деле удалось задремать, и на какое-то время зал наполнился храпом и сиплым дыханием. Но в большинстве своем женщины лежали, безучастно глядя в потолок. Я закрыла глаза и слушала, как кровь стучит в висках. Затем снова раздался боевой клич Ахилла, на этот раз так близко, что некоторые из женщин резко сели и теперь испуганно оглядывались. Мы все знали, что близится наш конец.

Спустя час, услышав грохот и треск ломаемого дерева, я взбежала по лестнице на крышу и перегнулась через парапет. Греки уже лезли через пролом в воротах. Я видела переплетение рук и плеч, но наши воины еще пытались оттеснить врага обратно за стены. Вскоре площадь, на которой в иные дни мирно торговали земледельцы, оказалась вытоптанной и обагрилась кровью. По не ясной мне причине в рядах сражающихся то и дело возникала брешь, и в один из таких моментов я увидела Ахилла в шлеме, увенчанном гребнем. Он устремил взгляд к лестнице дворца, где стояли Минес и мои старшие братья. Затем я увидела, что Ахилл пробивается к ним. Когда он добрался до лестницы, стражники сбежали вниз и попытались преградить ему путь. Ахилл вонзил одному из них клинок в низ живота. Кровь вперемешку с мочой хлынула на ступени, но на лице стражника не отразилось и тени страдания. Он лишь мягко, как мать новорожденного младенца, держал свои внутренности. Я видела рты, раскрытые, как алые цветы, но не слышала криков. Шум битвы накатывал и снова отдалялся, по временам совершенно затихая. Я впилась --">