ДжД Дэвис - Джентльмен-капитан

пьяницей и ещё долго валялся без памяти в своей каюте, когда вдруг налетел этот шторм. Я не знал ничего, но был джентльменом. Джон Олдред, даже трезвый, был всего лишь подслеповатым стариком. Я не знал ничего, но был братом графа. Я рождён, чтобы командовать. Я капитан. Фаррел не сводил с меня молящего, заклинающего взгляда. Я не знал ничего, но занимал должность капитана «Хэппи ресторейшн».

Я уже приготовился приказать Олдреду увалиться под ветер, как научил меня Кит, и снова открыл рот.

— Мистер Олд… — начал я.

Огромная волна, чудовищнее всех прежних, разбилась о борт. Я захлопнул рот лишь на толику позже, чем следовало, и около галлона или больше солёной воды хлынуло мне в горло. Мой рост сыграл против меня, человек пониже смог бы устоять. Корабль качнулся, я оступился и заскользил по палубе на спине. Фаррел поднял меня, и ещё несколько мгновений я приходил в чувство. Я отхаркивал соленую воду, потом меня вырвало. До меня донеслись слова Фаррела, очень тихие:

— Слишком поздно, капитан, мы покойники.

Мучимый позывами к рвоте, я открыл глаза. Матросы высоко на реях спускались вниз со всей Богом им данной скоростью и падали — как я с ужасом видел. Несколько оставшихся парусов свободно трепыхались, как бельё на верёвке. Олдред, уцепившись за леер, уставился на берег. Губы его шевелились, но за рёвом ветра и жутким грохотом воды, бьющей о камни, я почти ничего не мог расслышать. Фаррел опять подхватил меня, и, шатко пробираясь сквозь бурю, я разобрал слова Олдреда.

— Помилуй меня, Господи, ибо немощен я, исцели меня, Господи, ибо сотряслись кости мои…

Шестой псалом Давида. Древние слова приносили утешение, как я понимал, в этот момент моей смерти, и я осознал, что повторяю их за Олдредом, неслышимый в грохоте волн, собравшихся, наконец, раздавить нас. «Ибо нет среди мёртвых того, кто помнит Тебя: а во аде кто прославит Тебя? Устал я от стенания моего; каждую ночь омывать буду ложе моё, слезами моими постель мою орошать. Смутилось от гнева око моё…»

Могучая волна ударила нам в правый борт и почти перевернула корабль, влача посудину над пучиной. Мы, должно быть, налетели на большую подводную скалу, потому что остов взревел в агонии, и я увидел, как стали расходиться доски палубы, когда раскололся киль. Фок–мачта рухнула с громким треском. Сила воды и отдача от столкновения корабля с сушей бросили Олдреда на ближайшую мачту, ту, что моряки зовут бизанью. Он обернулся вокруг нее, как лист бумаги, калеча хребет и внутренности. Помощник штурмана Уорсли принял на себя полный вес пушки, что не была принайтовлена как следует. Махина унесла его прочь с палубы, прямо к Создателю. Я видел всё это в свои, как я понимал, последние мгновения, когда мои ноги покинули палубу, и я ощущал лишь воду и ветер, а потом только воду.

Старые моряки на берегу Блэкуэлла расскажут вам, как жизнь проносится вспышкой перед глазами будущего утопленника, как души всех утонувших матросов земли всплывают, чтобы встретить его — без сомнения, под звуки барабана Дрейка, отбивающего призрачную гальярду, — приглашая на потусторонний берег. В тот день, когда погиб «Хэппи ресторейшн», я узнал об утоплении больше, чем любой смертный. Я не слышал барабан, не видел душ, плывущих мне навстречу, и жалкое недоразумение — двадцать один год моей жизни — не промелькнуло у меня перед глазами. Были только невыносимый шум, хуже мощнейшего бортового залпа в грандиознейшей из битв, и вопль, рвущийся из моей груди, жаждущей ещё хоть одного вдоха. Потом были лицо и рог единорога, и я понял, что мёртв.

— Хватайтесь, капитан, Боже Праведный, сэр, хватайтесь же!

Я снова открыл глаза, и единорог уставился на меня немигающим взглядом, подвластным лишь существам безмолвного леса. Кит Фаррел держал меня крепкой хваткой, другой рукой обхватив голову деревянного льва. Между нами лежали Арфа Ирландии, Флёр–де–лис Франции, восстающий лев Шотландии и шествующие львы Англии. Это было кормовое украшение. Каким–то образом гордая деревянная эмблема нашей страны откололась от корабля и стала нам плотом. Каким–то образом, в результате чудесного сочетания ветра и волн или брыканий Фаррела, мы попали в заводь между двумя скалами и застряли там, защищённые от самых сильных ударов шторма.

Я глотал воздух, будто амброзию, и цеплялся за моего единорога изо всех сил. Я взглянул на Фаррела — он смотрел куда–то мне за спину. Я повернулся, и эта картина стоит перед моими --">