Алексей Борисович Биргер - Тёмная ночь

пустопорожней говорливости и говорили «Начальник напал на след…» или «Ой, плохо кому-то будет…» То, что в своей профессиональной деятельности Высик бывал не просто крут, но жесток, и даже гордился своим умением быть жестоким, было известно всем.

Но сейчас — не тот случай выходил. Высик шел домой, смутно раздосадованный, испытывая то недовольство собой, которое тем обидней, что причины его понять не можешь, и то насвистывал, то напевал одну из песен, для всей страны накрепко связанных с голосом Марка Бернеса, и только с ним:

Темная ночь…

Только пули свистят по степи…

Только ветер гудит в проводах…

Только звезды мерцают…

Высик остановился, запрокинул голову, поглядел на эти мерцающие звезды, крупные и зрелые как августовские цветы…

Да, ухватил он, одно слово смущает его во всей этой истории.

Картежник.

Кирзач — заядлый картежник.

Высик припомнил и задержание Кирзача, и единственный допрос, который он провел сам, перед тем как Кирзача забрали «наверх».

«Бешеный», сказал о Кирзаче Никаноров.

Да, и это тоже.

Но, скорей, нечто иное. Похожее — но иное.

Высик видал заядлых картежников, умел их распознавать. По какому-то общему отношению к жизни. Высик не читал «Маскарада» Лермонтова, где один из персонажей говорит: «Что ни толкуй Вольтер или Декарт, Мир для меня — колода карт…», но он бы согласился, что в этих строках отражена самая суть. Картежника узнаешь по тому, как он реагирует на мир, как просчитывает выигрышные и проигрышные комбинации, мысленно сводя жизнь к размерам карточного стола… как он ведет себя на допросах — очень по-картежному, будто гадает, с мелкой карты или с козыря зайти, когда следователь предлагает ему сделать ход. Это то, что не очень-то и выразишь в словах, но что распознаешь с предельной очевидностью, когда с этим сталкиваешься.

Кирзач на картежника совершенно не был похож.

А когда в человеке не заметен порок?

Да тогда, когда он во власти этого порока настолько, что сам осознает свою рабскую зависимость, и сторонится этого порока — пока порок не одолеет его опять, резко и круто. Скажем, ты можешь месяцами или даже годами общаться со скромным и симпатичным человеком, уважать его за то, что он сторонится компаний — и вдруг, когда один раз удается вовлечь его в компанию, он после двух или трех рюмок резко летит с копыт, превращается в нечто иное, жалкое и несуразное, жадно поглощает любое спиртное, до которого может добраться, с раннего утра бежит опохмеляться, опохмеляется до потери сознания… и так неделю, и две, и три, до белой горячки и до клиники. И ты понимаешь, что перед тобой — законченный алкоголик, который честно сражался со своим недугом, но, раз ему уступив, полетел в пропасть.

И, наверно, по аналогии с алкоголиком, можно назвать «картоголиком» человека, одержимого картами…

Да! Вот оно, это слово!

Одержимость.

Кирзач был не бешеным, а одержимым.

А одержимые могут натворить все, что угодно.

Например, «поднять ставки». Вернуться в тот район, где их арестовали, чтобы самим себе доказать: тот проигрыш был случайным, они кого угодно переиграть могут.

Или выкинуть что-нибудь совсем несусветное.

Вот, вот, вот оно, то, что не нравилось Высику.

Конечно, кто угодно ему возразил бы, что все, примерещившееся сейчас Высику, на песке выстроено, что Кирзач просто прибег к доступному мошенничеству, чтобы «обуть» дурака и вырваться на свободу.

Но даже то, к какому именно мошенничеству он прибег, каким способом его осуществил…

Для этого надо играть блестяще.

Блестящий игрок, который на допросе скрывал свои таланты. Даже не подумал, образно говоря, «передернуть карту» или «зайти под туза», чтобы вышибить туза из рук следователя…

Зыбко, да. Очень и очень зыбко.

Но Высик чуял — именно чуял — что истина здесь. Что характер Кирзача он, наконец, понял правильно.

И, еще раз повторим, ох как не нравилось ему то, что он начинал понимать.

«Раз Кирзач однажды взялся за карты, после воздержания — значит, сейчас он похож на алкоголика, сорвавшегося в запой… И, возможно, приближается к картежному подобию белой горячки… К тому состоянию, когда человек топором искромсает собственную семью — а на следующий день не помнит, что он сделал… И если Кирзача, в таком состоянии, потянет в наш район, с одной больной мыслью отыграться за проигрыш…»

Высик, начавший опять насвистывать --">