Станислав Казимирович Росовецкий - Элитный отряд князя Изяслава

киевлянами, или ослепить, а то и умертвить, как уже замышляли в свое время брат убитого, новгород-северский князь Всеволод Ольгович, и двоюродные братья, черниговский князь Изяслав Давыдович и Владимир Давыдович.

Все нечаянно подслушанные ангелом мужики явно держали руку великого князя Изяслава Мстиславовича, а тот, что отделывался словцами-бессмыслицами, сильнее всех огорчился горькой участью, грозящей их любимцу, и завязал прихотливый матерный узел. Похвастал прелюбодеянием с покойной матерью князя Юрия, почтенной королевной Гитой Гаральдовной (что можно бы еще вытерпеть, хотя и то подумать: когда и где мог встретиться с нею этот косноязычный мужлан?), однако же похвалился таким же зазорным деянием и с Пречистой Богородицей, и с «архангелом Гавриилом» (да ну?!), и вовсе уж было непонятно, каких это он на закуску бодал «двенадцать боженят».

Ангела Пантелеймона эта фигура русского красноречия до того разозлила, что иней и изморозь на его тунике, мгновенно растопившись, дождем пролились вниз, на лету замерзли и уже сосульками зазвенели, разбиваясь о замерзшую тропинку. Прямо перед носом пролетели сосульки у девки, с пустым жбаном навострившейся было из избы в погреб за пивом. Раба, наверное. Тут же задрала она кверху свое широкое чернобровое лицо, но вряд ли сумела разглядеть белого ангела на белесом небе.

Впрочем, ангел сразу же набрал высоту и уже сверху присмотрелся ко красным, точно гусиные лапки, ногам девки, застывшей истуканом языческим. Нет, показалось ему. Обута, слава богу, а босая, так уж точно примерзла бы там. Впрочем, русичи всегда удивляли Пантелеймона, столетиями порхавшего над куда более теплыми краями, не только приспособленностью, но и прямой любовью к студеной своей зиме. Ждут не дождутся, будто малые дети, когда можно будет друг в дружку снежками побросать! Закутаются в меха, как звери, и притворяются, что сам черт (тьфу!) им не брат. Нарубят целые горы дров, обставят поленницами избы и варят пива и меды к святкам, чтобы молодым колядовать, а пожилым пьянствовать себе всласть в дымных горницах. А румяные их девки и молодицы именно на морозе, неизвестно почему, и расцветают. Выволокут на двор свои корыта с мокрым бельем и давай рубахи на веревках развешивать, а те сразу же леденеют и звенят на ветру, как стяги войска Деда Мороза.

Ангел Пантелеймон сделал над двором неторопливый круг, дождался, сам не зная зачем, пока девка снова не пробежала тропинкой, на сей раз с полным жбаном. Он помедлил еще немного, ожидая теперь, не подлетит ли страшноватый ангел-истребитель, смуглый и сумрачный архангел Михаил, чтобы отнять душу у зарвавшегося сквернослова. Ангел поправил на шее тороки: шелковые эти ленточки на морозе приняли совершенно возмутительный вид. Будто обмусолены! Неплохо будет, если архангел, хоть и невелико начальство, увидит, что он, Пантелеймон, невзирая на отвратительные погодные условия и пренебрегая угрозой пагубного обледенения крыльев, усердно исполняет свои обязанности. Архангел Михаил так и не появился. Либо провинившийся мужик оказался слишком мелкой сошкой, недостойной форменного наказания, либо и без того нынешними святками суждено ему, блаженно-пьяному и с переполненным мочевым пузырем, замерзнуть в снегу. Ангелу Пантелеймону больше понравилось первое объяснение.

Ибо нет и не может быть равенства между земными людьми, и глупы еретики, когда его требуют. Плохо они, еретики, Библию читали, хоть ею клянутся. Ибо какое может быть равенство между смертными, когда даже в среде бессмертных вышних сил оно невозможно? Уж если ты сотворен серафимом, то предстоишь перед Господом выше херувима, а уж если рядовым ангелом, так ниже архангела. Точно так же совершенно справедливо, что за людьми, названными по твоему, ангельскому, имени, разный присмотр бывает, и разные доли твоего благосклонного внимания им уделяются. Одно царю, иное псарю. Сильным мира сего еще и потому большая доля ангельского благоволения необходима, что от них зависят судьбы многих простых людей, здесь, на Руси, часто и некрещеных.

Вот и прошедшей ночью он посетил незримо обитель одного из Пантелеймонов-русичей, боярина великого князя Юрия Владимировича, мирским именем Жирослава Нажировича. Не спалось тому на чужой мягкой постели, в чужой теплой ложнице, в расписном тереме киевского боярина Петра Бориславовича, отступившего из города вместе с дружиной великого князя Изяслава. И не духота мешала Жирославу, --">