Рафаэль Сабатини - Игрок

мои предложения, в то время как герцог Орлеанский принял их к сведению. Лицемерный святоша, постоянно грешивший, он отверг меня за то, что я не католик.

— Матерь Божья! И вы не могли сходить к мессе, как это сделал Генрих Четвертый^[9]. Вы, случайно, не религиозны?

— Я даже не суеверен.

— Только не преувеличивайте. Несуеверных игроков не бывает. Все вы молитесь госпоже Фортуне, от которой зависите.

— Для меня можете сделать исключение. Я завишу только от своего метода. А он — от законов случайности.

— Вы просто хвастаетесь. Но сами себе противоречите. У случайности не бывает законов. Случайность как раз и является отрицанием закона. Это же очевидно.

— Возможно, логически вы и правы. Фактически — нет.

— О, человече! Но если что-то следует из логики, разве не должно это случаться фактически?

— И вы так серьезно считаете? Неужели вы никогда не рассуждали о вероятностях?

— Но вероятности можно оценить, аккуратно взвесив все факты.

— Точно так же можно поступить и в случае карт или костей. Если бы это было не так, то вы вряд ли имели бы такой хороший обед сегодня. Больше десяти лет я жил и жил по-королевски только благодаря картам и костям. Может быть, Фортуна и слепа, но ведь можно взять ее за руку и повести. Искусство выигрыша лежит в исследовании тех причин, по которым люди проигрывают. Возможно, — его тон стал задумчивым, — в этом и есть искусство жизни. Не знаю.

Его удлиненное лицо потемнело. Он поднял графин.

— Позвольте наполнить ваш бокал, дон Пабло. Это токайское из подвалов императора.

— И оно достойно их. Или я ничего не понимаю в винах.

Испанец сжал бокал в своей заросшей волосами руке и с нежностью наблюдал, как вино переливалось топазовым цветом в пламени свечей.

— Однако удача снизошла к вам, дон Хуан, и я пью за то, чтобы она оставалась с вами.

Мистер Лоу тоже поднял бокал.

— Я пью за то, чтобы вы нашли в Англии все, что ищете там.

Уильям Лоу, наблюдавший за ним, заметил, как тень пробежала по его лицу, и добавил это наблюдение к другим замеченным мелочам. Однако только когда дон Пабло распрощался с ними, и братья остались вдвоем, он смог высказать свою озабоченность.

Мистер Лоу перевел разговор на Францию и заговорил о том, что он сегодня узнал о происшедших там событиях.

— Эти новости могут оказаться кстати. Филипп Орлеанский, возможно, до сих пор сохранил интерес к моей системе. И потом он не просто развлекающийся герцог, каким его представляет дон Пабло. Конечно, он сластолюбив, но в то же время он крайне проницателен и имеет много иных достоинств. Я думаю, я смог бы извлечь большую прибыль из несчастья Франции. Когда перед тобой нет других целей, об этом стоит подумать. Возможно, это даже позволит мне оправдаться перед тобой за то, что я по ошибке вызвал тебя в Турин.

— Об этом не стоит беспокоиться. Я и так устал от Амстердама. И кроме того, я готов попытать счастья с тобой в Париже.

— Возможно, было бы лучше, если бы сперва я разведал почву там один. Тут есть о чем подумать. Катрин, к примеру. Она устроит мне сцену, несомненно. Но это она сделает в любом случае, куда бы я ни поехал. Для нее, кажется, имеет значение только ореол мученицы и возможность упрекать меня.

Он невесело рассмеялся.

Светлые, проницательные глаза его брата посуровели.

— Неужели… неужели все время одно и то же?

— А как может быть иначе? Люди меняются только к худшему.

Уильям Лоу медленно подошел и остановился возле сидевшего брата. У него была такая же смуглая кожа, как и у лаэрда Лауристонского, и те же орлиные черты лица. Из них двоих он был более мягким и добрым, а следовательно, и менее решительным.

Он заговорил неожиданно. Его рука сжала плечо брата.

— Прости меня, Джон. Я хотел бы видеть тебя счастливым.

— Счастливым? Но что такое счастье? Я часто думал об этом. Однажды мне показалось, что я схватил его, но оно, как вода, утекло через мои пальцы.

— И это означает, что ты все еще ценишь тень выше сущности.

Нахмурившись, мистер Лоу посмотрел в глаза своему брату.

— Сущность? — спросил он.

— Катрин, — ответил Уилл и нетерпеливо добавил: — А разве она не настоящая сущность? Женщина, пришедшая утешить тебя в твой самый горький час, когда ты был выброшен из жизни, тайком бежал из страны; женщина, которая бросила все ради любви к тебе, в то время как ты бросил все ради страсти к никчемной тени. И ты по-прежнему страдаешь --">